Главное из разговора с Нобелем Арустамяном.

Алан Дзагоев завершил карьеру в 33 года прямо по ходу сезона в Греции после очередной травмы. В интервью Нобелю Арустамяну футболист рассказал, как решил повесить бутсы на гвоздь, о несостоявшихся переходах в Европу, «Спартак», «Анжи» и «Зенит», а также о слухах про то, что его возраст переписан. Мы собрали главные цитаты из разговора.

Как решил уйти из футбола

— Принял это решение примерно четыре дня назад. Были проблемы с правой задней поверхностью бедра. Никто меня никуда не гнал, я спокойно восстанавливался, а на последней тренировке перед возвращением в группу, бегая в спокойном темпе, «дернул» левую икроножную мышцу. До перехода в «Ламию», тренируясь с ЦСКА, я повредил правую икроножную. В таком темпе я живу последние пять лет. Более-менее [спокойный] последний сезон был в «Рубине». Клуб («Ламия») пытался уговорить меня: «Давай, попробуй еще раз». Но если бы у меня еще было так, что я два месяца поиграл — одна травма, еще два месяца поиграл — одна травма, то еще подумал бы. Желание есть, но когда тебе организм во весь голос орет, что все, тебе хватит... Я уже не стал ничего выдумывать, так как мысли о завершении карьеры уже посещали. Сейчас же травмы друг за другом. Это морально истощает. У меня как будто с каждой травмой год жизни уходит. Я и так летом думал об этом (завершить карьеру). И, наверное, не появись вариант с «Ламией», то так бы и было.

Четыре дня меня в разные стороны кидало, а сегодня я проснулся с хорошим настроением. Подписали бумаги, что полюбовно расстаемся. У меня начинается новая жизнь. Я б с радостью еще поиграл, если бы здоровье позволяло. И если травм не было так много.

В карьере Дзагоева был всего один агент. Он обещал ему переход в «Манчестер Сити»

— Один раз в карьере у меня был агент — Владимир Калаев. Я подписывал контракт с ним на два года. Как я его выбрал? Он говорил, что близко общается с сыном Манчини, что у него много знакомых, еще что-то. Я на тот момент уже был готов к переезду в Европу, уже сформировался ментально, чтобы уезжать. Но предложения так и не было. Говорил так: «Я общаюсь с сыном Манчини, а он как раз сейчас в «Манчестер Сити», мы вот-вот сделаем трансфер». Но в итоге я 14 лет в ЦСКА! Это неплохо, но всегда спрашивают, был ли я готов уехать или нет. Был готов уже в 2012 году, но существовала отмазка — на меня слишком большая цена.

Нюансы последнего контракта с ЦСКА. Алан признался, что были «терки» с клубом

— Суммы так расписаны, что если я играю, то зарплата становится другая. Если не играю, зарплата минимальная. Суммы я не буду называть. Да, шел подсчет минут. Я считал: в месяце четыре игры, и мне надо было сыграть из 180 минут 140, чтобы получить полную или 70% зарплаты. А по итогу оказалось, что нет — если бы я сыграл в двух играх по 45 минут, а в двух остальных по 20, то эти игры не засчитывались.

И тут у нас произошел конфликт интересов (смеется). Я считал изначально по-одному, а на самом деле контракт подразумевался по-другому. Здесь, конечно, были «терки», потому что конкуренцию я на тот момент выигрывал, а игры шли через два на три, через три на четыре. Я в чемпионате России во всех играх выходил в основе, а в Лиге Европы — на замену, на 20-30 минут. Шел конфликт. Говорю: «Я не играю не из-за того, что проигрываю конкуренцию, а из-за того, что тренер так решил. Решил дать отдохнуть. Я вроде игрок основы, но получаю в итоге меньше. Это неправильно». Потом, на следующий год, мы пришли к такому моменту, что если я выхожу на замену и делаю голевое действие, то этот матч засчитывается за полную игру.

В свое время мог оказаться в «Спартаке» или «Анжи». Предлагали большие деньги

— «Анжи» хотел меня заполучить? Было, было. И суммы были очень хорошие (смеется). Официально, понятно, они ЦСКА предложения не делали. Но было и от «Спартака», и от «Анжи». Был разговор, что если скажу «да», то они начнут переговоры, выкупят мой контракт, заплатят эти 30 миллионов евро. Насчет «Спартака» — не помню, какие были суммы. А с «Анжи» — 3,5 миллиона евро в год и около одного или двух в виде подъемных. «Спартаку» я сразу сказал: «Не-не-не, это точно». Больших сомнений у меня не было. С «Анжи» тоже дальше не пошло.

После конфликта со Слуцким мог перейти в «Зенит»

— «Локомотив» подкатывал ко мне в 2011 году, когда у меня был конфликт со Слуцким? Это был «Зенит». Я тоже, с одной стороны, понимал, что, скорее всего, меня не захотят оставить в ЦСКА. На тот момент не было той кричалки (смеется). Деньги меня не сильно волновали, я и в ЦСКАтогда уже хорошо зарабатывал.

На тот момент «Зенит» был очень силен в плане игры, мне она нравилась. И когда мы приезжали в сборную, больше играли в «зенитовский» футбол. Учитывая ситуацию, что с Викторычем (Слуцким) поругались, я понимал, что, скорее всего, вряд ли меня оставят после всего того, что я сказал.

Провал сборной России на Евро-2012

— Какие были чувства после Евро-2012? Смешанные. С одной стороны, они вроде как в индивидуальном плане хорошие, а с другой стороны, командной, — отвратительные. Потому что эта команда была способна намного большее. Я почти что уверен, что мы бы дошли до полуфинала.

Нас бы даже ничья устраивала с греками, и мы б выходили из группы, попадали на португалов. Португалы, да, с Кришем, все дела, но были, как по мне, не сильные. Я уверен, мы бы их прошли, потому что тех же итальянцев, которые оказались в финале, мы по игре «прибили» 3:0 в товарищеском матче.

Признался, что ему не хватало профессионального отношения к своей карьере

— Сейчас я намного профессиональнее к себе отношусь. Не было конкретных загулов, еще чего-то, я просто мог нехорошо следить за сном. Тренажерный зал я вообще не воспринимал. Делай я тогда то, что делаю сейчас, все бы сложилось по-другому. Подходи я более профессионально к питанию... Я мог раньше съесть две пиццы в одно рыло и глазом не моргнуть (смеется). Ну, не сразу. Съел там одну пиццу, 30 минут прошло — хоп, вторую. Не сказать, что я каждый день ел бигмаки и чизбургеры... Но позволял. И сейчас могу себе это позволить иногда.

Абрамович звал в «Челси». Дзагоев испугался бытовухи

— Как бы я исправил свою карьеру? Ну, наверное, тот момент, когда был вариант уйти в «Челси». Нужно было уходить. Мне нужно было только сказать «да». Жирков звонил, говорил, что Роман Аркадьевич спрашивает, хочу ли я в «Челси». Условия такие, что я тренируюсь с основой и играю только в кубковых матчах. Я тогда не был готов к этому.

Я не боялся играть, боялся бытовухи. Советовался с отцом, с матерью. Говорили, что успею еще. А потом, когда я уже был готов, после 2012 года, реальных предложений не приходило, что странно, как по мне. Если сейчас время вернуть назад, то я бы ушел в «Челси», конечно, 100 процентов.

Жалеет, что не переехал в Европу

— Если говорить сейчас, когда мне уже 33 года, то, конечно, жалею, что не попробовал себя на топ-уровне. Да, были игры в Лиге чемпионов против грандов. Но одно дело сыграть с ними 3-4 игры в сезоне, другое — постоянно на протяжении года, а то и двух-трех лет.

Как, бывало, в Лиге чемпионов: первый тур — для тебя все быстрым кажется, второй тур — играешь уже на тех же скоростях. Когда сыграл в Лиге чемпионов, а через три-четыре дня выходишь в чемпионате России, даже со «Спартаком» и «Зенитом», кажется, что все медленно. Ты уже быстрее принимаешь решения.

Заиграл бы я в Англии? Увы, мы этого уже не узнаем (смеется). Я думаю, что да. Я быстро привыкал.

Чуть не подделали год рождения в начале карьеры. Вмешался Осинькин

— С детства про меня говорили, что я переписанный. Отвечал: «Ребят, без проблем. Если есть какой-то тест, который выявляет [возраст] точно, я готов поспорить». Я предложил Васе Березуцкому поспорить на 100 тысяч евро. Сказал: «Ты мне 20, а я тебе — 100, если я переписанный». В итоге Василий не захотел. Либо такого теста еще не придумали.

У меня это уже с детства идет, потому что я играл [с футболистами] постарше. И, условно говоря, все видели, что я играю с ребятами с 85-го и 86-го годов рождения, а потом меня видят в 90-м годе. В 13-14 лет ко мне приезжали в школу, проверяли, брали журналы, поднимали архивы. У нас же в Осетии всегда так — «у тебя переписаны», «у того переписаны». Так что я всегда готов к проверкам, любой тест.

Отцу все родители предлагали переписать меня на год. Я вполне мог быть с 91-м годом. Отец хотел, и в Осетии это на самом деле так и было на тот момент. Сейчас в этом плане стало поспокойнее. «Надо переписывать — потому что все переписанные». Почему папа отказался? Папа-то не отказался — отговорил Осинькин. Он сказал: «Ты не представляешь, потом он не сможет в глаза смотреть, когда его будут спрашивать про возраст». Сейчас я могу смотреть в глаза и говорить о своем возрасте. Если бы не Осинькин, то 100% меня переписали на год.