Мама – человек, который всегда поймет и поддержит – и в победах, и в поражениях. Наш специальный проект "Мамы футболистов" посвящен женщинам, которые поверили в своего сына и отдали его в футбол. С этого момента их жизнь перестала быть прежней. Об этой новой жизни – в интервью с мамами футболистов

"Нас у мамы было трое…"

Родилась я на Украине, в Винницкой области. Мама была учительницей начальных классов, отца я плохо помню: он пришел с войны и вскоре умер. Нас у мамы было трое: я самая маленькая и две сестры, одна старше меня на десять лет, вторая – на восемь. Когда мне было два года, мы переехали в Краснодарский край. Там я окончила школу и поступила в Краснодарский университет, на филологический. Математику, физику не любила, тангенсы, котангенсы – для меня это было страшное дело. Не соображала, куда чего. А русский язык, литература были ближе, легче. Смотрю на своего внука и радуюсь, что сегодня детей учат, чтобы развивать то, что от природы дано. После университета я попала в Волгоград. Муж старшей сестры был военный, служил в Германии, там они и жили, а их квартира в Волгограде была свободна. Чтобы не мыкаться по чужим людям, я в нее переехала. Пошла работать в детский сад воспитателем, потом вышла замуж.

"Влюбилась, но боялась, что осудят…"

У нас в Волгограде есть Аллея Героев. Когда я была совсем молодая, все ходили туда гулять: спускались к набережной Волги, шли до Вечного огня. Это, как сегодня говорят, была наша тусовка. Садились на лавочку, брали газированную воду, мороженое, смотрели на людей. Так и познакомились: мы сидели с девочками, а Виктор с другом подошел. Мне было двадцать, а он был старше намного, на шестнадцать лет. Это было страшно и совсем не принято тогда. Родители Виктора были одесситы. Отец – интересный, статный такой, секретарь одесского горкома партии. Сестра жила в Грозном, муж у нее был председатель облисполкома. То есть это была такая солидная семья, хотя я в то время ни о чем таком не думала. Влюбилась, но боялась, что осудят. Боялась сказать маме, сестрам. К тому же до меня Виктор был женат, имел сына от первого брака, Диму. То есть и старше, и разведенный, и с ребенком – караул, в общем. Он спортсмен тоже был, боксер профессиональный. Но когда мы познакомились, уже не выступал, а работал в школе учителем физкультуры, потом тренером, как Леонид мой, с улицы набирал мальчишек и тренировал.

"Я умела все…"

Жили мы мирно, хорошо. Виктор работал, я работала. Купили кооперативную квартиру, трехкомнатную – это было очень дорого, прямо невозможно. Пока выплачивали, сама квартира была пустая, голая. Спали на полу, на матрасе, потом какой-то диванчик купили. То есть достали – тогда ведь нельзя было купить, даже имея деньги, все нужно было доставать. Поэтому мы водили дружбу с грузчиками мебельных магазинов. Точнее, я все это делала: Виктор, как и Леня сегодня, был не по бытовой части вообще. Лампочка перегорела – он говорит: "Я не достану. Вот тебе три рубля, вызови электрика, пусть он вкрутит". А я умела все: и лампочку вкрутить, и плинтуса прибить, и обои наклеить, и покрасить. И всегда очень аккуратно, очень красиво, тонко. Может, специфика моей работы сказывалась.

"Хотела мальчика…"

Поженились мы с Виктором в 1969 году, а через два года родился Леня. Муж хотел девочку, притом почему-то сразу с бантами. А у нас в семье только девчонки были, так что я хотела мальчика. Вот так у нас Леонид Викторович и получился. Имя выбирали, чтобы звучало мягко, – муж предложил, я согласилась. Оно было тогда не очень распространенное, лично у меня Леонидов знакомых не было.

Потом Виктор заболел – рак легкого. Мы в Москву приехали к профессору, тот сказал: "Очевидно, когда-то в легкое был сильный удар". Вначале долго лечили не от того: болело с левой стороны, вот и думали, что сердце. Потом муж уже слег, был капризный, как все больные люди. Мама моя с нами жила, помогала, потому что мне приходилось работать очень много. Виктор умер, а меньше чем через два месяца Лене исполнилось семь лет.

"Времена были тяжелые…"

Мужа не стало, а жизнь-то продолжалась. За кооператив надо было выплачивать сто двадцать рублей в месяц, а я получала девяносто пять. Плюс пенсия по потере кормильца. В общем, свою зарплату и эту пенсию я отдавала за квартиру, а жили на мамину. Недавно мы с Леней про это разговаривали, я вспоминала: "Ой, всегда денег не хватало, сынок". Чтобы сэкономить три копейки – столько тогда трамвай стоил, – я шла пешком на работу, вставала пораньше и шла. Три копейки туда, три оттуда – уже шесть копеек экономия. В общем, времена были тяжелые. А сегодня Леня говорит: "Мама, ведь мне казалось, что всегда мы жили хорошо, всегда у нас был достаток". Значит, думаю, я все правильно делала, раз ребенок не чувствовал этого тяжелого времени.

"Конечно, за мной ухаживали…"

Я была красивая, и, конечно, за мной ухаживали. Но мы жили с мамой. А чтобы выйти замуж, нужно было с кем-то встречаться, иметь возможность мужчину куда-то привести. Можно было, само собой, к нему пойти, но женщине проще к себе – такое было мое мнение. А в свою квартиру, при маме – не могла я это самое… Так что после смерти мужа остались мы вдвоем с мамой воспитывать мальчика. Он до сих пор бабушкины блинчики вспоминает, на кефире. У нее своя была методика, я до сих пор их делаю, но Леня говорит: "Не бабушкины, мама, у тебя блинчики".

Смерть отца Леня пережил довольно спокойно, все-таки маленький он был. Сейчас сын больше вспоминает какие-то эпизоды из жизни с папой, а тогда мне казалось, что это не совсем отложилось у него в памяти. Мы с ним о прошлом часто беседуем ночами, он же после игры никогда не спит – лежит думает. И вот недавно рассказал, как в детстве переживал, что у Сашки из верхней квартиры был папа. Правда, папа этот был пьяница страшный. "Но, – говорит Леня, – все равно я ему завидовал". Потому что иногда этот папа брал Сашку на рыбалку. Не важно, что он там его дважды терял по пьяни, – главное, брал с собой.

"Идеальный ребенок, просто идеальный..."

Леня рос очень послушным, с ним вообще никаких проблем не было, вот не было – и все. Идеальный ребенок, просто идеальный. Рос сам по себе: ему не читались нотации, его никогда не наказывали, никогда не били – просто не за что было. Я его не воспитывала, да и кто тогда вообще про это думал? Даже в голове не было, что надо еще и воспитывать. Это сегодня он мне говорит про внука: "Мама, ты вот нашему Димке так говоришь или сяк – когда я рос, такого не было". Я отвечаю: "Понимаешь, я была молодая, меня никто не учил. А сегодня, проработав столько лет педагогом, уже все знаю".

"Думаю, спорт у Лени – на генетическом уровне…"

В смысле спорта никакого влияния со стороны отца на Леню не было. Виктор, к примеру, никогда не брал его с собой на тренировки. Думаю, спорт у Лени – это скорее что-то на генетическом уровне. Ведь мы же вообще сначала отдали его в музыкальную школу. Он ее быстро возненавидел. В один прекрасный день сказал: "Мамочка, ты можешь меня убить, но я больше в музыкальную школу не пойду!" – и записался в футбольную команду.

"Друзья остались со школьных времен…"

В школе Леня учился прекрасно, уроки делал сам. Помню, прихожу, бабушка стучит по столу: "Почему сегодня четверку принес, почему?" Он нас к этому приучил, у него в дневнике практически не было текущих четверок, только пятерки. Учился он в 93-й школе, самой обычной. Тогда же не было никаких специальных школ – какая рядом была, в такую все и ходили. У него до сих пор друзья остались со школьных времен. Каждый год ездит в Волгоград и обязательно встречается с одноклассниками. К нам всегда ведь домой ребята из класса толпой ходили. Бабушка сушила сухарики, чтобы хлеб не выбрасывать, и вот эти сухарики вечно стоят на столе, ребята сидят и грызут. Я умоляла: "Мама, не суши", от них крошки, а я такая чистюля, что для меня это просто невыносимо. Если на эти крошки еще и наступал кто-то, то это вообще караул. Дня не помню, чтобы без гостей: всегда были и мальчишки, и девчонки. Девчонки влюблялись в Леню, он влюблялся в девчонок.

"Он всегда был лидер…"

В классе он всегда был лидер, хоть и отличник – ведь отличников обычно не очень-то любят. А здесь – наоборот, все к нему прислушивались, присматривались, хотели с ним дружить. Он ведь и отличник был не потому, что зубрил. Даже сейчас рассказывает: "Помню, не выучу урок, меня вызывают, я выхожу и начинаю просто говорить то, что знаю. Учитель, не дослушав, сажает меня на место: знает, что дальше я тоже расскажу все как по книге". Хотя еще раз повторю: никто дома его заниматься не заставлял, книжки он читал сам, какие хотел. А я пахала с утра до ночи. Потом, когда стала заведующей детским садом, подрабатывала уборщицей в одном учреждении. Ходила ночью мыть полы, чтобы никто меня не видел, – стеснялась. Но надо было, не хватало у нас денег, не хватало… Когда Леня начал тренировать "Олимпию", легче стало.

"Вся зарплата уходила на мальчишек из "Олимпии"…"

Леня с первой получки купил нам с бабушкой ананас и бананы, тогда это была полная экзотика. Бабушка все спрашивала: "А это что такое? А как это есть?" Ну не знали мы таких фруктов, не видели. Но все равно вся зарплата уходила на мальчишек из "Олимпии": он их без конца таскал к себе, все, все через нашу квартиру прошли – Адамов, Колодин, Казанцев, Бочков, Бурченко, Жданов... Я вечером варила кастрюлю борща, что-то на второе, все оставляла на плите. Утром накрывала стол человек на шесть. Вечером прихожу, смотрю: "Ага, было минимум десять". По ночам стирала на всех: они же как придут после тренировки потные, сумки свои вонючие как откроют – ой, мама родная... А выкручивать, отжимать, сушить было негде. Вешала над ванной. Оно все течет, а тут кто-то из мальчишек: "Тетя Люда, я хочу купаться" – снимаю все это, кладу в таз, они купаются, потом опять вешаю.

"Как я могла не быть против?.."

Конечно, я вначале была против его футбольной карьеры. А как я могла не быть против? Вот заканчивает Леня школу с золотой медалью. Намечены у нас были два факультета – журналистики и юридический. Про физкультурный институт никто, конечно же, думать не думал – мое представление было такое, что после него все мальчишки работали в мебельном магазине грузчиками: я у них покупала через задний ход то диван, то сервант.

Чтобы Лене попасть на юридический, нужно было направление из каких-то следственных органов. Сестра у меня там работала, Леню отвела, с ним побеседовали. Дали рекомендацию и сказали: "Боже мой, как же нам нужен такой работник! Вот бы нам такого мальчика". А он молчит и молчит. Или говорит: "Не хочу туда, не хочу!" И вдруг приходит: "Я отдал документы в физкультурный". У меня шок, сердце, давление… караул. А Леня еще рассказывает: "Ой, я принес документы, а там, в приемной комиссии, все на меня во-о-от такими глазами: с золотой медалью, и вдруг в физкультурный институт!" Думаю: "Эх, Василий Васильевич, я тебе сейчас устрою". Василий Дергач – преподаватель кафедры футбола Волгоградского института физкультуры. Для меня он тогда был враг, просто враг. Хотя со временем мы стали общаться и даже дружить.

"К Лене всегда прислушивались, на него полагались…"

Наверное, я и не пыталась ничего изменить, просто пошла выместить на Дергаче свою злость. Мне надо было хоть с кем-то поговорить, но не с Леней: я и сегодня понимаю, что с ним никто ничего бы не сделал. Его же всегда к игре тянуло. И всегда он вратарем стоял. Если зимой в хоккей – у нас во дворе такая была коробка, они заливали сами себе каток, – тоже был вратарем. Не знаю, может быть, это как-то с его характером связано, с тем, что он с детства был и лидером, и каким-то очень надежным, что ли. К Лене всегда прислушивались, на него полагались. Так что он начал учиться в институте и одновременно играть в "Звезде" вратарем. А потом настало проклятое 13 октября. Везде уже описана эта история, как он полез на дерево спасать соседскую кошку, как упал… Был выходной, он собирался на тренировку, а я пошла на день рождения к мужу сестры. Туда позвонила моя мама и сказала, что Леню увезли в больницу. Когда я приехала, он уже был на операции. Она длилась два часа: ему коленную чашечку собрали буквально по кусочкам, нам просто повезло, что в выходной оказался хороший дежурный врач. Лицо… лица у моего мальчика не было вообще – сплошной отек черный, сплошной синяк, все в крови, нос перебит…

Из интервью Леонида Слуцкого “Спорт-Экспрессу”

Собирался на тренировку. Зашла соседка. У нее был домашний кот, она его случайно выпустила, он сразу же залез на тополь. Попросила за ним слазить. Я в жизни никогда на деревья не лазил, но не мог никому отказывать… И сейчас, кстати, это один из недостатков: очень трудно сказать "нет", а близким вообще невозможно… Вот и полез с замиранием сердца. Потом мне сказали, что у тополя осенью очень хрупкие ветки. Хотя я был тогда худенький, не то что сейчас… кабан. Ветка обломилась, схватился за верхнюю – тоже обломилась, и полетел на асфальт с высоты третьего этажа. Приземлился на колено и потом ударился лицом. Диагноз был такой: открытый многооскольчатый перелом левого надколенника, перелом носа, сотрясение мозга. Травма была тогда несовместима с футболом. Год провел в больнице. Мне говорили, что нога вообще не будет гнуться. Я начал долго и мучительно разрабатывать сустав. И даже пытался вернуться в футбол, но не получилось: выше КФК вряд ли смог бы играть.

"Сказал: “Не дано играть – буду тренером”…"

У него даже в мыслях не было оставить спорт. Сразу сказал: "Если мне не дано играть – буду тренером". И тогда же, еще не окончив институт, стал набирать команду мальчишек. Я сама ходила возле школ, расклеивала на столбах объявления. И вот они с однокурсником Лаптевым пришли к директору школы Чувальскому и сказали: "Мы такие-то, давайте мы на вашей базе будем учить мальчишек играть в футбол". Так началась "Олимпия". Травмированную ногу мы уже разработали. Вначале же она у него была ровная, как доска, вообще не гнулась. Врач в больнице сказал: "Нужно разрабатывать, делать парафиновые обертывания, тогда нога разогревается и ее легче гнуть". Так мы и делали, сначала в больнице, где он три месяца лежал, а потом дома. Я сама и делала, тогда же ни массажисток, ни физиотерапевтов не было. Ну то есть были, но никому в голову не могло прийти вызывать их на дом. Каждый день парафиновые обертывания, грели, и по миллиметру я ему сгибала эту ногу. Два раза в день занимались, утром и вечером, как по часам. Лене было очень больно, он кряхтел, но терпел: хотел, чтобы все скорее было позади. И мы ему ногу согнули, привели в норму. Сегодня не заметно ничего, ну иногда, когда приседает, не опирается на нее всем весом.

"Он не может не работать…"

В какой-то момент у них с Чувальским произошел конфликт, Леня обиделся, собрал мальчишек своих и уехал с ними в Краснодарский край, в станицу Полтавская: там у них какая-то команда была, вторая лига, что ли. Для Чувальского это был удар: Леня забрал всех ведущих игроков, то есть "Олимпию" нужно было набирать по новой. Нам угрожали, пугали. Однажды явился ко мне домой мужик здоровенный и говорит: "Знаете, я пришел сказать, пусть он вернет всех мальчишек, тогда к нему не будет никаких претензий. А если нет…" Тут я его схватила за грудь, придавила к стене и сказала: "Если с моим сыном что-то случится…" Тот струсил, я помню эти глаза до сих пор. Говорю ему: "У тебя мама есть? Я тоже мама. И я тебя уничтожу". Сама от себя не ожидала этого. Когда нужно защищать того, кого любишь, откуда-то появляется сила, энергия и не думаешь ни о каком страхе.

В общем, Леня с мальчишками уехал, а я дома осталась, работала. В Полтавской этой, конечно, условия были ужасные, они жили в какой-то комнате при футбольном клубе... И вот Лене исполняется тридцать лет. Он нас не ждал, а мы приехали 4 мая с приятелем, с его женой на машине, у нас был целый сценарий поздравительный: и музыка, и песни, и танцы. Песни переделали под него, под его жизнь, под команду, записали музыку – в общем, все было красиво. И это было не первый раз, я часто такие сюрпризы устраивала. Но праздник праздником, а сама-то я вижу, что ему там совсем плохо. Говорю: "Сынок, бросай все, приезжай домой". Он приехал домой – и мается, мается: такой Леня человек, он не может не работать, без работы чешется весь, ему постоянно надо что-то делать.

"Без футбола для него жизни не было…"

В то время в элистинском "Уралане" тренером работал Сергей Павлов, тоже ученик Василия Васильевича Дергача. Он взял Леню в дубль главным тренером. И пошло – они стали выигрывать золотые медали, призовые места. Дальше начинаются проблемы с финансированием, Павлов уходит, и Леню назначают главным тренером основной команды – без денег, без футболистов… Как-то они летали на Урал играть – у него было девять игроков всего. Девять! Потом был клуб "Москва". Там он сначала год проработал в дубле, а потом его назначили главным тренером вместо Петракова, и в первом же матче они обыграли "Спартак". Леня проработал там два года, они шли на бронзовые медали, но что-то не сложилось, завоевали четвертое, и Леню просто уволили. Очень плохо пережил, очень тяжело. Ему казалось, что белый свет закончился, больше никто его никуда не позовет. А без тренерской работы, без футбола для него жизни не было. Но я ему говорила: "Все будет, все наладится".

"В таком возрасте надо жениться…"

Леня встретил Иру в Ростове – она политолог, там училась. Ему было тридцать два, и я все думала, что в таком возрасте надо жениться. А тут он пришел и сказал: "Ну вот, твоя мечта исполнилась". Я с Ирой фактически без него познакомилась, когда Леня еще работал в Элисте. Как-то ему надо было ехать в Москву, и он говорит мне: "Ирина к тебе приедет на выходные". Я поехала встречать ее на вокзал. Она мне по телефону сказала: "Я буду в такой-то дубленочке, в такой-то шапочке" – и все. Мы сразу нашли общий язык, потому что она очень похожа на меня в житейском плане: умеет готовить, чистюля, очень аккуратная – если какую-то вещь взяла, то на место точно так и положит, как я люблю. Начала делать все, как делаю я: видно было, что умная девочка, молча присматривается и делает так, как нужно. Поняла сразу, какую роль я играю в Лениной жизни, и приняла ее сразу. Мы с ней говорили на эту тему. Я же взрослая и, как говорится, умная женщина. Притом психолог – наверное, работа наложила отпечаток: я очень хорошо знаю людей, понимаю их с первого взгляда. Так что мы с Ириной сразу стали очень душевно общаться. Поженились они в 2004 году, и мы всегда жили вместе. А уже когда появился Димка, вообще не о чем говорить, все с Ирой вдвоем делали. Он родился в марте, а в декабре мы окончательно переехали в Москву.

"Леня сразу говорил: "Мой сын никогда не будет играть в футбол"

Леня сразу говорил: "Мой сын никогда не будет играть в футбол". По характеру, не по физическим данным. Данные, они сегодня такие, завтра другие, а вот характер у него для чего-то другого. Но Леня не огорчается, он же видит ребенка. Димка увлекается самокатом экстремальным, они такие трюки делают – мне прямо страшно. Хотя не думаю, что это будет его жизненной профессией. Еще занимается большим теннисом и плаванием – у нас тут в комплексе все есть: и корты, и бассейн.

"Очень горжусь своим сыном. И наверное, немножечко собой…"

На футбол не хожу, я никогда, ни разу не была на стадионе. Не выдержу. Знаете, как я игру смотрю? Включаю телевизор, убираю громкость и начинаю что-то делать по дому, только иногда смотрю счет. Все знают: если сегодня матч, я нервная, поднимается давление, меня в этот день лучше вообще не трогать. Когда Лене в 2013 году присвоили титул "Лучший тренер года", я свою роль не чувствовала и сейчас не чувствую, просто очень горжусь своим сыном. И наверное, немножечко собой, да. Когда он сказал по телевизору "Мама, эта победа для тебя", я рыдала. Сразу начались звонки: всегда после игр мне звонят, поздравляют, вроде как будто это сделала я. В Волгограде мои девчонки говорят: "Боже, мы никогда не знали, что такое футбол, а сейчас, когда играет Леня, мы все сидим у телевизора. Нам даже мужья говорят: "Вы с ума посходили, что ли, футбол на старости лет смотреть?"

"Ночь не спит, хоть проиграл, хоть выиграл…"

После игры он приходит, ложится на диван, и мы не разговариваем. Никто. Ира уходит куда-то, я – в свою комнату или с Димкой чем-то займусь. Позже потихонечку Димку запускаем: "Иди глянь, что там у папы". Потом чувствуем, что ему хочется говорить, и тогда уже начинается общение. А такого, чтобы он пришел, а мы: "Да ладно, да не переживай", – этого ему не надо, это не помогает. Когда команда выигрывает, он всегда приходит с песнями, с шутками. Очень любит петь, особенно песни восьмидесятых годов. С Димкой они включают музыку во всю мощь и вот здесь вот на ковре танцуют и орут во все горло – после матча все должно из него выйти. А потом он ночь не спит, хоть проиграл, хоть выиграл, такая у него реакция.

"Почему мы не можем радоваться успеху?.."

Помню, как журналисты поначалу Леню поддерживали, как-то любили, особенно когда его из "Москвы" уволили. А потом почему-то этот период прошел. Когда он в ЦСКА пришел и команда проиграла, сразу началось: "Ну, завтра, наверное, Слуцкого уволят. Завтра, наверное, Гинер уже будет рассматривать этот вопрос. Кто же придет вместо него?" Меня это настолько обижает! И так они его увольняли, наверное, года два. Мы каждый Новый год ездим на лыжи: Леня, Ира, Дима – большая компания. Снимаем шале, они все катаются, а я просто присутствую. Последние два года с нами ездил Дима Федоров. Я его спрашиваю: "Дима, ну ты же тоже журналист, ну вот скажи, пожалуйста, почему про Леню так говорят? Почему ни разу не сказали, что он школу окончил с золотой медалью, что кандидат педагогических наук, что заслуженный тренер России, дважды – лучший тренер года, серебряный призер, золотой призер, бронзовый, кубки у него разные?" А Дима говорит: "Зачем? Это людям неинтересно, людям интересно плохое". У Лени водитель есть, уже десять лет с ним ездит, так он говорил: "Ой, знаете, Людмила Николаевна, первое время я прихожу домой, мужики сидят на лавочке и спрашивают: “Ну что, как сегодня Слуцкий отметил победу? Наверное, так напился! Костя, расскажи, может, его из ресторана тащили, или еще что…” И когда я им доказываю, что Леонид Викторович не пьет, они в это не верят". А Леня сам не пьет и не любит пьяных людей, просто физически не переваривает.

Или вот взять качание на стуле: Леня ведь этому не учился. Все говорят, что он Лобановскому подражает, а у него это непроизвольно, он сам не видит, не замечает. И когда ролик появился про качание на стуле, мы это даже не обсуждали, мы давно уже на такие темы не говорим. Нет такого, чтобы Леня пришел, мы сели и начали: "Ой, как обидно, как противно". Когда-то раньше, когда он был в "Москве", ну может быть, еще в "Крыльях", говорили про такие вещи, а потом просто перестали. Во-первых, все не переговоришь, во-вторых, все как-то поутихло. Но тем не менее тот же Мостовой... Наверное, менталитет у нас такой. Когда Леню назначили, команда выиграла две игры, а Мостовой сидит такой: "Ну что там две, надо посмотреть все четыре". Почему, почему мы не можем радоваться успеху? Даже не за Слуцкого, а за то, что Россия выиграла, команда наша выиграла две игры! Чего тебе надо ждать? Завтра увидишь, что дальше, а сегодня – порадуйся.

"Помню день, когда его назначили тренером сборной…"

Мы отдыхали с внуком Димкой в Турции, когда по телевизору сказали, что есть три кандидатуры и среди них Слуцкий. И конечно, я прекрасно помню день, когда его назначили тренером сборной. В одно прекрасное утро пошла бегущая строка и шла целый день, что Слуцкого назначили. В отеле все узнали, от администрации букет цветов мне в номер притащили, фрукты, отвели нас в специальный ресторан… Очень было приятно, что говорить. Конечно, я понимала, что его жизнь кардинально изменится. Только не знаю, как именно. Наверное, Леня и сегодня не думает, но ведь он же привык каждый день работать, а как в сборной каждый день работать? Мы вот только вчера с ним про это говорили. Я спрашиваю: "Ну а как, Лень, как ты думаешь?" Он говорит: "Не знаю еще", то есть до конца сезона он все равно дорабатывает в ЦСКА, а дальше видно будет.

"Ощущение, что на руках висят гири…"

Однажды Леня мне сказал: "Мам, когда начинается футбол, я выхожу – и мне хочется, только чтобы он закончился. Прямо сейчас. У меня ощущение, что на руках висят гири килограмм по пятьдесят, и я не могу эти руки поднять. Каждую секунду ощущается их тяжесть, и это такое страшное эмоциональное состояние". Я думаю, он никогда эти гири не сбросит, ни в каком возрасте, сколько бы он ни оставался в своей профессии. С ним же работал психолог, который сказал, что при выходе на игру у тренера эмоциональная нагрузка такая же, как у шахтера, которого завалило в шахте и он находится под землей три дня. Представляете, какое сравнение? То есть мы даже не можем это представить.

"Болельщики разные бывают…"

У Лени на болельщиков никакой злобы нет и не было, даже в плохие времена, когда после игры фанаты кричали: "Леня, уходи! Леня, ты этот самый, уйди сам!" И слова такие, что лучше их не слышать, – всякое же было. Но он понимает, что болельщики разные бывают – и хорошие, и плохие. И я понимаю. Я же все газеты читаю абсолютно. Футбол не смотрю, но все знаю. Мы же разговариваем с Леней после игры: он нормально к таким вещам относится, хотя, может быть, в душе где-то осадок остается. Леня взрослый человек, понимает, что от этого никуда не деться. Рот же всем не закроешь…

"Его любят, именно любят…"

Он обожает свою работу. Говорит всегда: "Мама, мне так повезло, ведь работа – мое хобби, а хобби – работа". А еще – любит всех футболистов, у него с ними очень хороший контакт. Думаю, это самое главное. У него очень хорошее чувство юмора, наверное, во многом он на нем выезжает. У них сейчас на базе такая атмосфера хорошая – шутки, прибаутки, Леня говорит, что он может идти по всей базе и орать во все горло какую-нибудь песню, навстречу Березуцкий, тоже подхватывает, и пошли дальше, а там уже Игнашевич, а там еще кто-то шутит над ними. Такая обстановка раскрепостила всех, и, наверное, всем очень легко в ней работается. Я не знаю, как Лене это удается, но вот такой он человек. Его любят, именно любят, не побоюсь этого слова.

"У него нет страха, он в себе уверен…"

Леня – очень ответственный человек. И перед 2018 годом у него нет страха, он в себе уверен. Может быть, я сейчас громко скажу, но он верит в свои силы, в свое знание. Наверное, о таком мечтает каждый тренер, выше этого, наверное, ничего нет в этой профессии, да? Хотя бы достичь такой позиции – уже великая честь. А если еще бог даст что-то выиграть… Когда еще только объявили, что Россия будет принимать чемпионат 2018 года, я сказала: "Вот, сынок, давай доживем до того, что ты будешь главным тренером сборной". Думаю, тогда у Лени в голове этого вообще не было, а у меня почему-то моментально возникла эта даже не мысль, не желание – просто такая фраза. И я думаю, что у него есть все качества, которые помогут в этом чемпионате вести нашу сборную вперед. Он очень умный, он много читает профессиональной литературы, много общается с тренерами – с великими тренерами, скажем так, потому что сам он себя к ним не причисляет. Знание своего дела ему поможет, то, что он это свое дело любит, все время совершенствуется, не перестает учиться. Наверное, у него все-таки склад ума такой, что это ему дается. Он самый лучший, самый позитивный, самый умный, мой мальчик, и я его очень люблю.