Накануне матча "Зенит" – ЦСКА корреспонденты "СЭ" пообщались с сыном Павла Садырина – легендарного тренера, который в разные годы приводил к чемпионству и сине-бело-голубых, и красно-синих.

Денису Павловичу сейчас 40 лет. Когда Павел Федорович ушел из жизни, ему было 25. Но о том, что происходило с отцом начиная с 1984 года, Денис помнит и рассказывает так, будто все это было только вчера.

МАМА БЫЛА СТРОЖЕ

– С какого возраста осознанно помните отца?

– Лет с 4 – 5, наверное.

– Павел Федорович – папа строгий или, наоборот, баловал?

– Мама была строже. А отцы, мне кажется, все такие. Я вот тоже. Что касается моего папы, то в силу профессии он часто оказывался в командировках. А когда возвращался, не мог без дела сидеть. Он вообще был человеком действия. Лыжи, рыбалка – постоянно какое-нибудь занятие для нас придумывал. А сам очень любил мастерить, строить, что-то делать своими руками. Шезлонг, даже в выходные, – это не для него.

– Говорят, Павел Федорович собственными руками с нуля построил дачу под Выборгом?

– Ну не совсем так. Хотя руку приложил к очень многим вещам. Дача до сих пор стоит – ездим туда. Кстати, когда отец начинал что-то мастерить и ему вдруг в какой-то момент не хватало деталей или материала, он мог спокойно тут же позаимствовать их из какой-нибудь своей прежней конструкции. В первую очередь важен был текущий результат – то, чем он сейчас занимается.

– Не интересовались, откуда у него строительные навыки и любовь что-то делать своими руками?

– Он же родом из Перми! Мои бабушка с дедом и научили. Когда мы ездили с отцом к нему на родину, то тут же начинали что-то строить. Какие-нибудь загоны для животных, сараи и так далее.

– Павла Федоровича часто вызывали в школу?

– Моей учебой больше мама занималась. Я, можно сказать, был примерным учеником. Папа пришел всего один раз. Но не из-за моего плохого поведения. Просто на дворе стоял 1984 год. Я тогда во втором классе учился. "Зенит" стал чемпионом, и весь город стоял на ушах. Вот отца и пригласили – выступить. Он с собой еще Сергея Дмитриева взял. Парадокс заключался в том, что я в актовый зал на эту встречу не попал. Места не хватило. Мне одноклассники сказали – ты с отцом дома еще наговоришься, а мы нет.

– Как относились сверстники к сыну одного из самых знаменитых людей Петербурга?

– Абсолютно нормально. Некоторые проблемы возникали во дворе, потому что практически каждый мальчишка просил: "Достань мне мяч!" Тогда с этим было туго. А ребята считали: раз отец тренирует "Зенит", значит, мячей у него должно быть навалом. Ну один или два действительно можно было принести. Но не каждый же день и не всем же сразу!

– Мяч просили достать в качестве сувенира?

– Нет, чтобы играть.

– А достать автограф отца или футболистов "Зенита" одноклассники просили?

– Бывало. Чувствовал себя неудобно, но пару раз, когда ребята совсем настаивали, соглашался. Еще постоянно выпрашивали билеты. Но отец сам понимал, что у меня их просят. Поэтому штук по пять для одноклассников приносил практически всегда. А я ломал голову, кому именно их отдать. Проблема… Как правило, по-быстрому раздавал близким, проверенным друзьям. Иначе потом начнет просить еще больше народу.

– Сами на стадион часто ходили?

– С мамой. Но в основном в СКК, когда под крышей играли. Для родственников резервировали специальные места на центральном секторе, прямо за скамейкой запасных. По тем временам, можно сказать, VIP-ложа! Переживали мы страшно. Но я гораздо больше был увлечен футболом, когда отец второй раз возглавил "Зенит" в 1995 году. Тогда вообще ни единого матча не пропускал ни в первом дивизионе, ни потом в высшей лиге.

– Дома игры обсуждали?

– Практически нет. Если "Зенит" выигрывал – все было хорошо. Если проигрывал – отца в такой вечер лучше не трогать. Он все в себе переживал. Хотя иногда мог что-нибудь и выплеснуть. Не на нас, конечно. На самого себя, в виде монолога.

– Что помогало Павлу Федоровичу отвлечься от неприятных мыслей?

– Опять же – физический труд. В нем находил успокоение.

– Вы знали лично игроков золотого состава 1984 года, а они – вас?

– Не особенно. На базе команды очень редко бывал. Это потом с Сергеем Дмитриевым и Сергеем Приходько познакомился ближе. А вот когда отец уже работал в ЦСКА, то однажды в 1992 году он взял меня с собой на сбор. В Карпаты. Мне было лет 15 – 16. Тогда первый раз в жизни посмотрел на все это изнутри. Помню, вместе с футболистами смотрели матчи чемпионата Европы. Даже символические ставки между собой делали. Я тоже участвовал – отец выделил мне на это небольшую сумму. Пару раз даже угадывал результат.

– Как к вам футболисты относились?

– В принципе нормально. Вспоминаю, правда, один случай, причем в первые же дни сбора… Когда добрались до места, команда пошла отдыхать, а мы с отцом – гулять в горы. Он говорит: "Сейчас придумаем, где завтра кросс устроить. О, вот и подходящий склон!" На следующий день футболисты во время тренировки на меня поглядывали косо. Подначивали в шутливом тоне: мол, лучше бы ты вчера с Павлом Федоровичем гулять не ходил.

НА ДВЕРИ КВАРТИРЫ НАПИСАЛИ ЖЕЛТОЙ КРАСКОЙ "КУУСЮСИ"

– Что вам сейчас в первую очередь напоминает о чемпионстве "Зенита" в 1984-м?

– Прекрасно помню, как был на знаменитом торжественном вечере в СКК, где команде вручали золотые медали. От завода "Ломо" "Зениту" подарили большой хрустальный мяч. Он у меня дома стоит до сих пор.

– Спустя два с лишним сезона после чемпионства Садырину пришлось уйти из "Зенита"…

– Это люди. У них от любви до ненависти, как известно, один шаг. Когда игра команды идет на спад, естественно, появляется много негатива. В 1985 – 1986 годах даже мне перепадало. Но самое памятное слово из того периода, конечно, "Куусюси". Не забуду его никогда ("Зенит" сенсационно уступил финскому клубу во втором раунде Кубка чемпионов-1985/86. – Прим "СЭ"). Однажды приходим мы домой – а на дверях нашей квартиры кто-то желтой краской огромными буквами написал "КУУСЮСИ".

– Говорят, даже всем известную историю про мальчика, спасенного Садыриным на базе в Удельной, отдельные товарищи пытались представить так, будто все подстроено для телевидения?

– Некоторые действительно говорили: так не бывает, чтобы человек давал интервью и вдруг прыгнул в пруд мальчика спасать. Мол, на базу в Удельную специально подтянули телебригаду и все срежиссировали. Могу гарантировать: отец никогда не занимался тем, что сейчас называют пиаром или поддержанием рейтинга.

– Тот спасенный мальчик стал другом вашей семьи?

– Тогда он и его родители нас, конечно, благодарили. Но на этом – все. Даже не знаю, как сложилась его дальнейшая судьба.

ХЕРСОН ИЛИ САМОЕ СЧАСТЛИВОЕ ЛЕТО ДЕТСТВА

– В 1988 году Павел Садырин неожиданно для многих возглавил херсонский "Кристалл" из второй лиги…

– Само приглашение в Херсон получилось довольно необычным. В Ленинград приехал представитель "Кристалла". С вяленой рыбой и кучей рассказов о том, какие замечательные у них места и рыбалка. Через неделю решено – едем! На самом деле ситуация тоже ярко характеризует отца. У него тогда были предложения из Москвы, однако он понимал – накопилась усталость, нужна кардинальная смена обстановки.

А у меня в том году и вовсе случилось самое яркое лето детства. Днепр, рыбалка, море неподалеку, но главное, мы поехали в Херсон все вместе. И к команде я был довольно близок. Помню, отец уже тогда давал упражнение "футбол-теннис". Мне тоже разрешили пару раз поучаствовать. Ноги вечером раскалывались… А однажды в качестве эксперимента команда в день игры с утра поехала на пляж. Вечером были раскладными. Потом отец признал – против физиологии не попрешь. Кстати, сам Херсон тоже очень понравился. Небольшой уютный город. На троллейбусе в центральный парк ездили рыбачить – никто тебя там за это не гонял.

– Не секрет, что Павел Федорович в принципе очень любил рыбалку.

– Отправлялись и вверх по Днепру, и вниз – к Черному морю. Там тоже произошла любопытная история. Приехали днем. Дикий берег – червей нет. Отец уходит на поиски и возвращается, уже когда солнце клонится к закату. Зато с червями! Добрался до какой-то фермы и там накопал. Это тоже к слову о поставленных целях и умении их достигать. Разве что в самой рыбалке отцу был важен процесс, а не результат, то бишь улов. Кто за ним гонится – тот ставит сети. Отец рыбачил только с удочкой.

ЕРЕМИН, ПЕРХУН…

– В 1989 году Садырин возглавил ЦСКА. Семья тоже переехала в Москву?

– Нет. Мы с мамой остались в Петербурге, ездили к отцу. А в 1990-м ее не стало… Жил после этого у маминой сестры. Отец предлагал перебраться в Москву, но у меня здесь были школа, друзья… В общем, и я оказался не готов к переезду в столицу, и папа понимал – он всецело занят командой. Хотя звонил мне практически каждый день.

– Получается, в 13 лет в вашей жизни очень многое перевернулось…

– Конечно, было не просто. Ждал приездов отца. Когда стал постарше, начал самостоятельно выбираться к нему в Москву.

– За кого болели в тот период?

– Понял, что могу болеть только за команды отца. Когда он возглавлял ЦСКА, переживал за армейцев, даже когда они играли с "Зенитом". К тому же после 1986 года обида на сине-бело-голубых осталась и у него, и у меня. С другой стороны, отец всегда считал Питер своим городом, а "Зенит" – своим клубом. И всегда хотел туда вернуться. Хотя в начале 1990-х ему наверняка хотелось доказать и себе, и Петербургу, что с ним поступили несправедливо.

– Ваши чувства, когда ЦСКА в 1991 году стал последним чемпионом СССР и выиграл Кубок?

– Легендарной получилась победа. Триумф, которому очень радовался. Почему-то больше всех из той команды запомнился вратарь Еремин, который погиб сразу после финала Кубка… Отец очень переживал эту смерть. Как и потом трагедию Перхуна. Он ведь жил своими командами. А к игрокам относился как к своим детям. Говорю об этом, ни в коем случае не упрекая. Просто отец не мог иначе. Поэтому времени, что проводил с ним, был просто счастлив. Одного до сих пор не понимаю – почему футболисты иногда поступали с папой нечестно.

Мне всегда казалось, что он сплачивает коллектив. А когда за его спиной происходили такие вещи, как в "Зените" в 1980-е или перед чемпионатом мира 1994 года, – это не укладывалось в голове. Кстати, сам отец в таких случаях всегда склонялся к тому, что ребята тут ни при чем – это кто-то на них повлиял. Кто знает, может, так оно и было…

– Многие игроки тех лет позже признавали свою неправоту, извинялись перед Садыриным и при этом отмечали его потрясающее умение прощать за ошибки.

– Если человек извинялся, отец действительно начинал с ним отношения с чистого листа.

"НА МАТЧЕ С КАМЕРУНОМ ЗА НАШИХ ДАЖЕ АМЕРИКАНЦЫ БОЛЕЛИ"

– 1994 год. Вам еще нет двадцати. Сборная России едет на чемпионат мира под руководством Садырина. Как вы это воспринимали?

– Мне тогда тоже посчастливилось съездить в Америку. Хотя и не без проблем. Я только-только поступил в институт. Пытаюсь отпроситься – не отпускают. Говорю, что досрочно сдам сессию, а ректор все: "Посмотрим-посмотрим". В общем, ударно учился в том семестре только для того, чтобы все-таки поехать в США. Не ради Америки – очень хотелось чемпионат мира посмотреть.

– Как добирались до Штатов?

– Был организован рейс, в котором летели семьи членов команды, журналисты. Мы с Татьяной Яковлевной поехали – второй женой отца. А обратный билет был с открытой датой. Со сборной ведь всегда так – вся страна надеется, а потом…

– В знаменитом матче с Камеруном тоже надеялись на чудо?

– До этого была очень обидная встреча со Швецией – как-то изначально не пошла. Кстати, болельщики-скандинавы очень агрессивно себя вели. Нас с ними на один сектор посадили, но рядом ниже. Они это заметили. В итоге в нашу сторону пиво летело, слова не самые приятные.

Но в Америке полиция достаточно жесткая, хорошо сработала. А с Камеруном впервые голос сорвал на матче. Россиян на нашей трибуне немного было, но мы так болели, что даже сидевших рядом американцев заразили. Они тоже давай нашу сборную поддерживать. В какой-то момент пришло ощущение: вот-вот и сейчас все сложится для нас как надо. Но не сложилось в итоге, как это часто бывает в футболе.

– Домой уезжали разочарованными?

– Все равно понравилось: стадионы, толпы людей, ощущение праздника… А еще запомнилось, как российские болельщики днем перед игрой сборной в 40-градусную жару сами стали гонять мяч на специально отведенной для фанатов поляне. Только наши люди так могут.

"ЭХ ПАРЕНЬ, ДА ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ О САДЫРИНЕ?"

– Между сборной и возвращением Садырина в "Зенит" в 1995-м прошло полгода…

– Помню, мы были в это время в Перми. Пошли на игру "Звезды". Татьяна Яковлевна говорит отцу: "Только не рассказывай ничего про сборную журналистам". Но тут один корреспондент как раз и подсел рядом. А отцу, видимо, надо было излить душу. Только, говорит, не под запись… Журналист – да-да. А потом все это оказалось в прессе. Кстати, после сборной он должен был вернуться в ЦСКА, но там что-то не получилось… Зато снова оказался в "Зените". Так что нет худа без добра!

– Для вас ведь получилось, что отец вернулся домой, верно?

– Он мог остаться в Москве, но не захотел. Меня все это, конечно, воодушевило! Как раз именно тогда стал ходить буквально на все матчи "Зенита". Причем играть в 1995-м начинали отнюдь не на "Петровском". Да и народ пошел на стадион далеко не сразу – на первых играх трибуны пустыми были.

– Больше всего вам хотелось, чтобы отец вывел команду в высшую лигу?

– Вначале просто поддержать его желание было. Но футбол же заражает, особенно, когда команда начинает расти на твоих глазах. Для меня тот год прошел на одном дыхании. Когда "Зенит" переехал на "Петровский" и люди начали его заполнять, отец вновь мне помогал с билетами. Теперь их уже друзьям по институту отдавал. А сам любил ходить в фанатский сектор. Причем не особо высовываясь, потому что про "Федорыча" как хорошее говорили, так иногда и не очень…

– На секторе знали, кто вы?

– Нет. Из-за этого смешные случаи возникали. Фанаты со стажем говорили: "Ты хоть понимаешь, кто такой для Питера Садырин? Эх, молодой – ничего-то ты не знаешь про историю клуба". И давай рассказывать про отца и 1980-е годы. Я кивал, мол, да-да, слышал об этом, но не раскрывался. А после матчей иногда встречал отца на машине, обратно вместе домой ехали.

– Знаменитая фраза "Самый лучший тренер в мире – Павел Федорыч Садырин!" родилась именно в то время?

– Не готов сказать, когда именно она прозвучала в первый раз. Но, по-моему, действительно еще в первом дивизионе в 1995-м. Сначала кто-то один выкрикнул с трибуны, потом другой повторил, так и пошло.

– Уход из "Зенита" после сезона-1996 вы с Павлом Федоровичем переживали сильнее, чем в 1987-м?

– Конечно. Отец вернулся в родной город, вывел команду в высшую лигу, клуб был на взлете, впереди большие планы. С точки зрения менеджмента руководство "Зенита", уволив тогда отца, поступило грамотно, но по-человечески – подло. И опять же подозрения, что что-то не так, были не у него, а у Татьяны Яковлевны… Все игроки продлили контракты усилиями Садырина. И когда был подписан последний, отцу сказали, что в его услугах больше не нуждаются.

– Говорят, тогда это обернулось для Садырина сердечным приступом?

– Нет, этого не было. Но он, конечно, очень переживал… Как раз тогда и занялся строительством дачи. Так скажем – переключился…

ДРУЖБА ДВУХ СТОЛИЦ И ЛОДКА С ЧЕКОЙ

– Потом его снова пригласили в ЦСКА…

– Руководство клуба сменилось, но о заслугах Садырина не забыли. Вообще в конце карьеры в ЦСКА с ним поступили по-человечески. Даже когда знали, что болен, продлили с ним контракт… Отец себя уже плохо чувствовал. Единственный случай за всю карьеру, когда ему в какой-то момент даже охрану выделили. Я, правда, не понимаю зачем.

Это был первый год Евгения Гинера в качестве президента клуба, а у Павла Федоровича – последний в жизни… Но он все равно работал в полную силу, хотя иногда приходилось прерываться.

– Говорят, зная о любви Садырина к рыбалке, болельщики ЦСКА как-то подарили ему десантную надувную лодку.

– Это было еще в первый период работы в ЦСКА. Но дарили не болельщики, а кто-то из армии. Эта лодка автоматически с самолета сбрасывается и сама надувается. Поехали мы с ней рыбачить на Волгу, по-моему.

А к лодке прилагался баллон со сжатым воздухом. Выдергиваешь чеку, и воздух пошел. Отец говорит: "Так, ты пока лодку вручную надувай, а я разберусь с этим баллоном". И вдруг в какой-то момент газ пошел, а баллон не подсоединен… Но была цель – достичь результата. Отец пытался руками закрыть дырку и даже получил небольшой химический ожог рук. Естественно, газ все равно весь вышел. Докачивали руками…

– По вашим ощущениям, болельщики ЦСКА любили Садырина?

– Думаю, да. Москва такой город, где симпатии долго были разделены между "Спартаком" и всеми остальными столичными клубами. У отца же "Спартак" вызывал эффект "красной тряпки для быка"… Не просто так, а из-за того, что они долгое время были несокрушимыми, лучшими в стране. А когда папы не стало, помню, было даже некое единение болельщиков ЦСКА и "Зенита".

– Нечто подобное наблюдалось и в те периоды, когда Павел Федорович работал в ЦСКА.

– Согласен. Когда в это время армейцы приезжали играть в Питер, на "Петровском", по ощущениям, было гораздо спокойнее, чем на матчах со "Спартаком", "Динамо", "Локомотивом". Кстати, когда люди переходят из "Зенита" в "Спартак", из "Спартака" в ЦСКА и так далее, у болельщиков это вызывает ярость. Отец же никогда никуда не уходил сам. Так скажем, это "его уходили"… Поэтому, видимо, болельщики любили и здесь, в Питере, и в Москве. Он никогда не бросал команду по своей воле.

ЛУЧШИЙ ДРУГ. ИЛИ В ГОСТЯХ У СЕМИНА

– Из коллег самым большим другом Садырина был Юрий Семин?

– Да! Еще с Эдуардом Васильевичем Малофеевым связывали очень хорошие отношения… Но дружба с Юрием Павловичем особая. И матчи с его "Локомотивом" – тоже. Они с отцом даже могли подначивать друг друга до игры. Но после нее, что бы ни случилось, все равно обычно ехали к кому-то из двоих в гости… Я тоже, бывало, присутствовал на таких встречах. Ну а если Садырин и Семин встречались в туре не друг с другом, то обязательно созванивались и желали удачи.

– Сейчас с Семиным общаетесь?

– Больше Татьяна Яковлевна. Но когда периодически приезжаю в Москву – встречаемся. Он помнит отца, когда у него день рождения, приходит на кладбище в годовщину смерти…

– Вы как-то в интервью сказали, что у Павла Федоровича в принципе всегда были хорошие верные друзья. Кроме Семина и Малофеева кого из мира футбола можно вспомнить?

– Игнатьева Бориса Петровича. Вьюна Георгия Ивановича (помощник Садырина в "Зените" и ЦСКА. – Прим. "СЭ"). Хорошие отношения всегда были с комментаторами Геннадием Орловым и Эрнестом Серебрянниковым. Они ведь не случайно поддерживали отца или по крайней мере говорили сдержанно, когда тренер Садырин оказывался, скажем так, не в фаворе. В этот момент их хорошие отношения и проявились. Когда общий фон высказываний в адрес отца был не слишком приятным, Орлов с Серебрянниковым не побоялись оказаться не в тренде: мол, все говорят плохо, и мы должны.

– Слышал историю, как однажды в отпуске к Павлу Федоровичу погостить в Питер приехал чуть ли не генеральный директор ЦСКА.

– Это был его хороший друг из администрации команды – Николай Степанов. Отец тогда принял ЦСКА во второй раз. Но в эти дни был в Питере.

Степанов приехал и остановился в "Невском Паласе". На рыбалку они поехали под Выборг. Возвращаются на машине и прямо к отелю подъезжают – в камуфляже, все грязные, чуть ли не сачки выгружают. Степанова в гостиницу в таком виде не пускают. Он говорит: "Да я же здесь живу". Бесполезно. Но в итоге после вмешательства отца все же пустили.

ОН ДЕРЖАЛСЯ ДО ПОСЛЕДНЕГО

– Последнюю встречу Павла Федоровича на "Петровском", когда "Зенит" выиграл у его ЦСКА – 6:1, помнят все. Правда ли, что он остановился тогда дома, врачи запрещали ему ехать на стадион, но Садырин все равно уговорил вас отвезти его на матч.

– Нет. На самом деле они с ЦСКА остановились в гостинице "Санкт-Петербург". Врач действительно запрещал отцу ехать на игру. Ему дали лекарства какие-то, и он, будучи уже в тяжелом состоянии, все равно отправился на "Петровский"…

Я тоже приехал, смотрел только на папу. Конечно, переживал страшно. Не из-за самого факта проигрыша, а из-за того, что он оказался таким! В ворота ЦСКА сыплются мячи, болельщики "Зенита" радуются, а я понимаю, как тяжело отцу. Со стадиона увозил его на машине. Во-первых, ему физически было тяжело все 90 минут отработать, а во-вторых, морально: такой разгром…

– Правда ли, что, когда вы в последний раз виделись в Москве, Павел Федорович все понимал, но виду не подавал, до последнего держался.

– Я был рядом с ним, в Москве. Он лежал в больнице, позвонила Татьяна Яковлевна, сказала – приезжай. Состояние было совсем плохое. В последний день он шутил, даже рассказывал какие-то анекдоты с черным юмором. Мог даже о смерти шутить до последнего. Мы тогда с Татьяной Яковлевной старались не отходить от отца. До этого в основном она, конечно, ухаживала, я был в Санкт-Петербурге. Так получилось, что отец умер, когда я от него уехал. Это вечером случилось.

– Может быть, он держался до последнего в том числе, чтобы вам было легче?

– Где-то слышал фразу: "Настоящий мужик не должен жаловаться на свое здоровье". Он в принципе такой человек. Никогда не делал этого и вообще не любил тему как таковую. Я, кстати, тоже не люблю. Отец говорил: "Пока ходишь – ходи". И до последнего спрашивал, как у меня дела, что нового и так далее. Пытался отвлечься от происходящего.

– Правда ли, что после 2001 года, когда Павла Федоровича не стало, вас в отношении к футболу будто отрезало?

– Да нет, на самом деле следил. Не так часто бывал на стадионе, но на некоторые матчи ходил. А вот в последние год-два действительно охладел. Уже слишком коммерческим каким-то стал футбол.

И результатов каких-то особо ярких не видно. Нет, когда "Зенит" выиграл Кубок УЕФА, мы с друзьями поехали на Невский, присоединились к всеобщему ликованию. А потом… Человек, болельщик так устроен, что ему всегда хочется какого-то движения вперед. А когда клуб топчется на месте, даже если он при этом всегда первый, – это уже не то. Людям нужно большего. Ну и мне, получается, тоже.

– Сейчас ЦСКА и "Зенит" доминируют в российском футболе. Вам это приятно?

– Это команды, которые возглавлял мой отец. Конечно, приятно, что они не последние места занимают. Надеюсь, что и грядущий матч будет красивым. Отец всегда хотел, чтобы играли красиво. Он не очень любил, когда команды запирались у своих ворот. Тактически, это, наверное, грамотно, но…

Помню, когда он пришел во второй раз в "Зенит", у него была фраза: "Мы играем для болельщиков". Мне тоже такой футбол нравится, когда все бегают с огнем в глазах.

– Павел Федорович не настаивал, чтобы вы тоже связали жизнь с футболом?

– Нет, по стопам отца я не пошел. В свое время закончил Финансово-экономический институт. Долгое время работал в банке, сейчас – в дорожном строительстве… Отец ведь всегда любил и умел работать с молодежью. Так что ему виднее было! (Улыбается.) Хотя в детстве во дворе мы с отцом, конечно, в футбол играли. Но дальше этого не пошло.

– Ваша дочь, внучка Павла Федоровича…

– …Настя. Ей 12 лет.

– Она знает, кем был ее дедушка?

– Конечно. Бывали с ней на традиционном турнире болельщиков "Памяти Садырина", ей даже дали слово. Забавно получилось. Она берет микрофон и давай так рассказывать, будто дедушку лично знала. Видимо, с моих слов. Я даже одергивать ее слегка начал – мол, хватит уже.

А вообще, когда ехал на встречу с вами, вот о чем думал. Скажем, раньше те же "Зенит", ЦСКА были какими-то более своими, что ли, для болельщиков. Теперь же эти понятия из-за коммерции, мне кажется, несколько размылись. Что в "Зените", что в ЦСКА много легионеров. Поэтому отношение к нынешним командам немного другое.

Недавно наткнулся в интернете на видео. База ЦСКА в Архангельском. Отец проводит теоретическое занятие. Пересмотрите – сами увидите, как все отличается от наших дней. Игроки и тренеры в каких-то непонятных спортивных костюмах, просиженные стулья вместо кресел, обычная доска.

– Хотите сказать, что, несмотря на более скромные вложения, футбол тогда был более душевным?

– Нет. Это ведь не от денег и их количества зависит, а от конкретных людей.