Справка

Вячеслав Викторович Чанов

Родился 23 октября 1951 года в Москве. Вратарь. Выступал за команды: «Шахтёр» Донецк (1969—1978), «Торпедо» Москва (1979—1984), «Нефтчи» Баку (1985—1986), ЦСКА Москва (1987—1989), ГСВГ/ЗГВ (1988—1989), «Оптик» Ратенов, Германия (1990—1993). Выступал за олимпийскую сборную СССР, в составе первой сборной провел 1 матч.
Тренерская карьера: ЦСКА, тренер вратарей (1995, 1998-99, 2002-2016).
Достижения: лучший вратарь СССР (1981). Вице-чемпион СССР (1975). Бронзовый призёр чемпионата СССР (1978). Финалист Кубка СССР (1978, 1982). Член Клуба Льва Яшина: 130 матчей без пропущенных мячей.

Вместо оговоренных полутора часов мы проговорили три с половиной. Отпустить Чанова раньше было бы просто нечестно по отношению к читателям. Представитель знаменитой вратарской династии Вячеслав Викторович и игровую карьеру сделал отличную, и тренерскую. Ему есть что рассказать, и он как мало кто умеет это делать. Убедитесь сами.

«А Буффон о своей школе знает?»

— У вас давно была мечта о своей вратарской школе. Почему для её осуществления выбрали Реутов?
— Это моя давняя любовь. Я же ещё в 1996 году, после ухода из ЦСКА, был одним из первых директоров «Приалита». Когда начинали, там было три тренера и десяток детей. Уже тогда мы с другом, депутатом горсовета Борисом Алифёровым, задумали создать чисто вратарскую школу внутри футбольной. Потом я ушёл в ЦСКА, где благополучно все эти годы трудился. «Приалит» тем временем разросся – два тренировочных поля, уютный мини-футбольный зал, 350 учеников. Гордюшенко оттуда вышел, в «Локомотиве» сейчас два парня. И вот недавно Борис Пантелеевич предложил вернуться к реализации давней идеи. Мы с Игорем (Акинфеевым. – Прим. «Чемпионата») изложили свои соображения губернатору Воробьёву и получили полную поддержку. Школ такого направления у нас в стране нет – по сути это первая. Будет называться «Академия вратарского мастерства имени Игоря Акинфеева».

— Почему не Вячеслава Чанова?
— Можно и меня вписать. В проекте участвуют четыре человека (по алфавиту): Акинфеев, Алифёров, Габулов, Чанов. Организационные вопросы взвалил на себя Борис Пантелеевич, а я уже включился в тренировочный процесс. Работаю с детьми из школы начиная с самых маленьких, 2011 года рождения, помогаю взрослым вратарям подготовиться к сборам. У меня Овчинников Паша был, Кавлинов из «Химок», Герасимов из «Арсенала» проходили практику.

— Акинфеев реально будет принимать участие в жизни школы своего имени?
— Игорь с сыном Алифёрова одногодки, в школе ЦСКА конкурировали. Он для Акинфеева с тех пор ещё дядя Боря. Договорились, что они с Володей Габуловым будут по мере возможностей приезжать в Реутов, проводить мастер-классы для детей. Вот вы о московской «школе Буффона» слышали?

— Не приходилось.
— А она есть. Мы позвонили ради интереса, спросили: «А Буффон о вас знает?» — «Нет». – «Приедет?» — «Нет». А у нас все реальные люди, без «свадебных генералов». В новомодных школах с трёх лет начинают тренировать детей – это неправильно. В советское время ребёнок до 12 лет не определялся, где будет играть. Витя, брат, из нападающего превратился во вратаря. А здесь уже в 3,5 года могут сказать: «Ваш мальчик для футбола не подходит». Нормально?

— Вы недавно ходили на экскурсию по стадиону ЦСКА – стало быть, обид на бывший клуб после расставания не держите?
— Всегда хочется внимания. Роман Юрьевич (Бабаев. – Прим. «Чемпионата») поздравлял с днём рождения. С ЦСКА связь остаётся. Вратарский цех команды до сих пор составляют люди, которые прошли через мои руки.

— Понятно, когда игроки уходят по возрасту. Как он мешает тренеру в работе?
— Мне-то не мешал, но сказали: возраст критичен для тренерской работы. Хотя, если возьмём немецкие клубы, английские, увидим – есть главный тренер по вратарям и минимум один, а то и два помощника. Возглавляют триумвират люди за 60. Лобановский в последние годы наблюдал за тренировками с балкона. Газзаев, бывало, сядет на мяч и со стороны следит, кто как выполняет упражнение. Здесь такая же ситуация. Когда сам бьёшь по воротам, не видишь постановку ноги, разворот стопы. Есть знаменитая вратарская формула на все времена: голова – рука – тело.

— Расшифруйте.
— Раньше повернул голову – раньше увидел бьющего. В броске направляющей должна быть рука, а за ней уже идёт тело. Я Газзаеву как-то сказал: «Если я не бью – значит, в данной ситуации это не столь важно». А есть упражнения, которые, наоборот, другим доверить не можешь. Даёшь мяч нападающему, даже бывшему, а у него в голове что сидит? Забить. У меня другая мысль: «Будет тяжело, но мяч вратарь обязан достать». Если он раз мимо пролетел, второй, третий, просто руки бросит – потеряет интерес к происходящему.

«Отец бежал из плена, воевал»

— В вашем детстве тренеров для вратарей не существовало. Как пробивались?
— Когда Берия расформировал ЦДКА, нас, можно сказать, в ссылку отправили в Донецк (тогда Сталино). Меня в школу «Шахтёра» взяли, потому что там папа играл. Но в команде я был шестым вратарём. Не ходил на тренировки, прогуливал. Пока классе в шестом-седьмом не услышал случайно разговор тренера с мамой.

— Расскажите.
— Был такой великий тренер Бикезин – это он вырастил поколение 70-х годов, когда «Шахтёр» вдруг поднялся, начал на серебро претендовать. Бикезин жил в нашем подъезде, этажом выше. Как-то встречаю маму с работы и слышу из-за двери: «Клава, чего-то Славка совсем пропал, не вижу ни желания, ничего. Месяц на тренировках не показывается». Она удивилась: «Как так? Он же уходит». А я брал форму и по дворам шлялся, чтобы время убить. То ли гены сказались, то ли щёлкнуло что-то внутри, но через год я уже входил в юношескую сборную СССР. Хотя только что был бесперспективным. Данные-то у меня были приличные – большой, рослый. Меня поэтому в ворота и отправили.

— У Виктора было иначе?
— Витя, наоборот, играл нападающего и котировался неплохо. Однажды приходит: «Не хочу бегать в поле – хочу в ворота». Мы с папой на него полканов спустили: «Ещё раз позицию поменяешь – закончишь с футболом». По сути дела, брат у меня был первым учеником. Тренеров по вратарям не было – с возрастом приходило понимание, как готовиться. Что-то перенимали у старших, с Витей придумывали упражнения. В то время на тренировках вратари по 20-30 минут не нужны были главному – делай что хочешь. В «Торпедо» был массажист – до сих пор работает! – Александр Капитонович Петров, перворазрядник по футболу. Так я его забирал, и мы вдвоём уходили тренироваться. Он бил, я тащил. Какие-то вещи наугад делали, но классика всё равно была, есть и будет. Когда Льву Ивановичу Яшину забивали гол, он на следующей тренировке просил: «Мне отсюда пробейте несколько раз. Я должен понять, почему так». Раньше видео не существовало, но мы всё равно тщательно готовились к играм. Я знал, например, что со «Спартаком» на первый мяч ложиться нельзя, потому что в любой момент может появиться лишний пас. К киевским «бананам» готовились отдельно.

— Имеете в виду навесы?
— Не навесы, а нацеленные подачи, уходящие, приходящие. Потому и назывались «бананами» — по траектории полёта. Против минского «Динамо» приходилось «исполнять Матросова»: любой выход, с любой позиции завершался ударом.

— Отец когда-нибудь рассказывал о разгоне ЦДКА?
— Это был тяжёлый удар для всех причастных. Не всем разрешили дальше играть, остальных разбросали, кого куда. Нас выручило то, что дед в своё время работал с будущим министром угольной промышленности на одной шахте, где-то в районе Шпицбергена. Набрался смелости, пошёл к тому на приём. Когда отец доехал до министерства угольной промышленности, его уже уволили из армии. Сказали: «Давай, Витя, двигай туда, выручай сталинский «Шахтёр». Впоследствии много раз слышал и от папы, и от мамы, какой в ЦДКА был коллектив. У нас с Владимиром Федотовым были фотографии – то на руках у отцов сидим, то на дереве. Конечно, у папы осталась горечь. Переход из сильной команды в более скромную – это всегда сложно.

— Теперь сборная страны вообще на Олимпиады не попадает, а в 1952-м ей поражение в финале не простили.
— Всё свалили на одну команду! В тот момент «Динамо» с ЦДКА вели борьбу, и она чаще завершалась в пользу «армейцев». Как только подвернулась возможность убрать конкурента, курировавший динамовцев Берия ею воспользовался: ЦДКА просто расформировали.

— Отец прижился в Донецке?
— А это было несложно. Папа ведь тоже из провинции: город Боково-Антрацит Луганской области, шахта №15. Началась война, бежал из плена, воевал.

— Про плен можно подробнее?
— Луганскую область оккупировали немцы. Молодёжь грузили в эшелоны и угоняли в Германию. По пути отец спрыгнул – он тогда подростком был, седьмой-восьмой класс. Шатался по лесам, пока не попал на наших разведчиков. С ними и дошёл до конца войны: лошадей сторожил, пока «языка» брали, ещё какие-то поручения выполнял. После победы остался в Германии на срочную службу. Раз в гости к военным приехал ЦДКА, и после товарищеской игры со сборной группы войск забрал Ныркова, Шапошникова и папу в Москву.

«В шахте всегда есть крысы»

— Каким был Донецк 50-х?
— Большой, промышленный город. Шахтёры всегда относились к элите рабочего класса и обеспечивались соответственно – высшая категория, первая. Когда уезжали, я маленьким был – Москвы в памяти осталось немножко: метро, Красная площадь, коммуналка на Автозаводской. В Донецке сперва общежитие дали, а потом и двухкомнатную квартиру, наше фамильное гнездо…

— Сохранилось оно?
— Когда родители уже были в возрасте, мы перевезли их в Киев, поближе к Вите, но дом детства остался, стоит. Теперь там другие люди. Когда ветеранами ездили в Донецк, заглянул в гости. Дверь открыли, говорят: «Да, знаем, кто здесь раньше жил». В детстве Донецк мне казался огромным, целой вселенной, а когда взрослым вернулся, изумился: «Господи, какой же он маленький». Когда с газзаевским ЦСКА играли против «Шахтёра», в школу свою заходил, классного руководителя проведал, учителей знакомых. Сходил в магазин, купил десяток мячей, форму и всё это добро вручил детям, преподавательскому составу.

— Помните знаменитые терриконы вокруг стадиона?
— А как же. Это отвалы, выработанная порода. Её вагонетками из шахт вывозят и складывают таким образом, что получается гора. Была группа болельщиков, которые только оттуда футбол смотрели: у них даже места свои на терриконе были! Бывало, играешь, вокруг стадиона темнота, и только коногонки – фонари на шахтёрских касках – горят.

— Вы и в шахту спускались?
— У нас дед с бабушкой работали в шахте. С детства захаживал туда на каникулах. Знаете, чем отличались дореволюционные шахты от нынешних? Из них можно было выйти через запасные ходы. Из современной так не выберешься: есть ствол, по которому спускается клеть-лифт, и в разные стороны уходят забои. И прежде шахты были неглубокие – метров до 400, а я как-то опускался на 1200. У студентов из Вьетнама на 600-700 метрах из ушей кровь шла…

— Футболистов отправляли на глубину в воспитательных целях?
— Почему воспитательных? Футболисты «Торпедо», например, бывали в заводских цехах, участвовали в знаменитых зиловских субботниках, даже на конвейере работали. Так же и здесь. Мы спускались в забой, встречались с шахтёрами внизу и наверху. Людям, страдающим клаустрофобией, там, конечно, делать нечего. Когда по широкому штреку идёшь и мимо вагонетки катят – ещё ничего. А в лазе высотой 40-50 сантиметров легко запаниковать. Из инструментов – кайло да грабарка. И люди в таких условиях работали.

Самое удивительное, что там всегда есть крысы.

— Да ладно! Чем они там питаются?
— О «шахтёрской тормозке» слышали? Так они алюминиевые фляги прогрызали! И ничего с этими тварями не сделаешь. Ружьё нельзя – высокая концентрация метана: от искры рвануть может. За обнаруженный у тебя коробок спичек в забое шахтёры могли избить до полусмерти.

— При вас несчастные случаи бывали?
— И засыпало людей, и хоронили по шесть-семь человек. Одноклассник по неосторожности погиб: полез под конвейер что-то посмотреть – отрубило голову бедняге…

«Вперёд, кроты!», «Вперёд, силикозники!»

— Такая опасная работа и оплачиваться должна соответственно.
— Шахтёры хорошо зарабатывали. За всех не скажу, но рабочие очистного забоя получали до 800 рублей в месяц при средней зарплате по стране 120-140. Машина стоила 5 тысяч. У меня ставка была 250 рублей. С премиальными максимум 400 набегало. Это нормально.

— Чувствовали особую ответственность перед таким зрителем?
— Конечно. Оттуда и пошло выражение «шахтёрский характер». До мордобоя не доходило, но словесных оплеух за плохую игру могли получить. Отговорки в стиле «хорошо играли, но проиграли» — не принимались. Либо да – либо нет. Люди на Донбассе прямые, и это импонировало. Там нельзя было играть вполнакала. Всегда забитый стадион, люди на улицах встречают. Шахтёра всегда можно определить в толпе – по подведенным глазам и синим шрамам, от осколков угля. Если спускаешься в шахту даже часа на 2-2,5, чуть ли не полдня потом отмываешься. Потому и кричали с трибун: «Вперёд, кроты!» или «Вперёд, силикозники!».

— Как-как?
— Силикозники. Угольная пыль – силикоз – осаждается в лёгких. Профессиональная болезнь горняков.

— Какому отцовскому совету вы следовали по жизни?
— Ни под кого не ложиться и не делать вреда людям. Одну папину фразу до сих пор повторяю своим ученикам: «Есть вратари, которые ищут мяч на поле, а зачем его искать? Цель футбола – что? Забить гол. А ты стоишь и стой, тебе принесли мяч – поймал, выкинул. Зачем его искать?» Всё очень просто – никаких лишних движений.

«Из роддома забирали трое – Хомич, отец и молодой пацан по фамилии Яшин»

— В чём Виктор Чанов был круче Вячеслава?
— Отец писал: «Я бы Славе доверил ворота». Витя – яркий, летающий, более игровой. А я действовал в более классическом стиле: без лишних движений, зато стабильно. Когда Яшину ногу отняли, я пришёл к нему: «Лев Иваныч, заканчиваю». 34-й год мне шёл. А он и говорит: «Даже не вздумай. Ты последний. Дальше уже – другая, не классическая школа». Я его послушал и ещё 10 лет играл.

— Расскажите историю про Яшина, которую никогда не рассказывали.
— Из роддома на Песчаной площади в Москве меня забирали трое – Хомич, папа и молодой пацан. Яшин фамилия. Льва Ивановича я своим вторым отцом считаю. Мы и играли друг против друга, и общались. Навещал его в больнице.

— Ждём ещё историй, Вячеслав Викторович.
— Вторую сборную отправили в турне: Коста-Рика, Мексика. Лев Иваныч возглавлял делегацию. Курил он много, это вы знаете. И вот подходит ко мне, капитану: «Слав, я знаю, что ребята курят – стрельни сигарет втихаря. Только не говори, что для меня». Но больше всего поразил другой случай.

— Какой?
— Приехал проведать Яшина в больницу после ампутации. В палате лежат два человека: один – великий Яшин, которому ногу отняли, а второй – обычный пациент, после аппендицита. Тот стонет, а Лев Иванович, без ноги, его успокаивает. Великий вратарь был ещё и великим человеком. Всегда добродушный, открытый, никогда не чванился. Ни разу не слышал от него жалобы: беда, больно. Я-то знаю, какой ему протез сделали неудобный...

— На рыбалку не ходили с ним?
— Врать не буду – не был. Он в одиночестве рыбачил. Каждый по-своему настраивался на игры. Я за день до матча тоже в себе замыкался, ни с кем не разговаривал. Даже «здрасьте», выходя на поле, не говорил. Раз даже Витя обиделся. Выходим на финал Кубка против Киева. Он руку тянет, а я мимо прохожу. «Я ошалел», — смеялся потом брат.

— То поражение – самое болезненное в карьере?
— Обидно в финале Кубка проиграть. Витя потом слова Лобана в раздевалке пересказывал: «Команда у «Торпедо» средняя. Главное – Чанова переиграйте». И они раз переиграли. После углового должен был бить Блоха, а он скинул мяч, и Серёга Балтача забил. Зевнули его наши. После игры крутанули барабан – и двух Чановых на допинг-контроль забрали. Вот там посидели, поболтали. Пивка выпили. С докторами за компанию (улыбается).

«За папу и за брата травмы на себя взял»

— Лобановский вас никогда в Киев не пытался перетащить?
— В Киев приглашали. Но не Лобановский – Севидов. Я же с 14 лет во все существующие сборные входил – был на виду. Меня хотели Питер, Кишинёв, «Спартак». «Зенит» давал две квартиры – мне и родителям. Никита Палыч (Симонян. – Прим. «Чемпионата») к нам домой приезжал, с папой разговаривал.

— Неужели отказали?
— Не захотел уезжать. Был ещё момент щекотливый. Партийные боссы тогда могли влиять на эти ситуации. В Киев, например, не ушёл только из-за этого.

— В смысле?
— Вызвали в обком: «Слава, ты-то уйдёшь, а твоим родителям здесь жить. Витя растёт. Сам понимаешь…» Мягко намекнули, что лучше не дёргаться. Когда Виктор уезжал, время уже немножко другое было.

— Вы правда дважды в реанимации лежали?
— Нормальная ситуация для того времени – вратари-то шли руками на мяч. Ты его смахиваешь, а нога нападающего по инерции продолжает идти… Нос мне собирали дважды: 25 швов, всё лицо перекошено было. Сотрясения мозга были в порядке вещей. Ничего, очухивался.

— На волосок от гибели проходили?
— В Кривом Роге за сборную снимаю мяч после прострела, и мне со всей дури ногой лупят в лицо. Очнулся только после операции. Вот мизинец – из ребра собран. Там кусочек отщипнули – сюда вшили. Целый год потерял из-за одного пальца.

— Как это случилось?
— С киевлянами за дубль играли. Выход один на один – отбиваю, а тут второй спешит на добивание. Наступил железным шипом на палец, ещё и провернулся. Нечаянно, конечно, но мне от этого не легче – вынесли на носилках. Был ещё матч с Чехословакией. Пропустили с пенальти, проиграли 0:1. Минут за 20 до конца травма. Мышалов, врач, спрашивает: «Что там у тебя?». «Перелом», — отвечаю. «Уходи», — командует. «Да не, давайте доиграю – игра идёт». За молодёжку против ГДР 24 минуты вообще без ключицы играл.

— Это как?
— Раньше с соцстранами битвы были сумасшедшие. Меня как со второго этажа спустили – чувствую, сознание потерял. Быстро пришёл в себя, но рука висит. Доиграл на адреналине, на характере, ещё и «лучшего игрока» получил. После матча загипсовали.

— Как вы сами себе операцию делали?
— Мениск? Валентин Козьмич (Иванов. – Прим. «Чемпионата») решил меня уже не ставить. А тут перед «Кайратом» говорит: «Будешь играть». Накануне вышел за дубль, на следующий день – за основу. У меня уже была травма колена, а на разминке его окончательно заклинило. Я двумя руками через боль ногу выпрямил: внутри хрустнуло. Все губы в кровь искусал, пока играл, но победили – 2:1. В раздевалке Козьмич спрашивает: «Больно?». «Кранты», — отвечаю. Мениск и полгода вне игры.

— Иванов действительно запретил одноклубникам навещать вас в больнице?
— Видимо, пришло время со мной прощаться… Только Петраков и Суслопаров ослушались, проведали. Меня и в «Нефтчи» долго не отпускали, пока директор автозавода Бородин и глава Азербайджана Алиев как члены ЦК не договорились о «трансфере». За день до начала чемпионата приехал в Баку.

— Ваш коллега Бирюков вспоминал идиотские советы, которые партийные начальники иной раз давали тренерам с игроками. Тоже через это прошли?
— Разумеется. Накачки были обязаловкой. Если сборная ехала в капстраны, наверх вызывали. С немцами, помню, играли. Бывший генерал распинается: «Да мы их в 45-м…» А мы между собой усмехаемся: «Ну давайте нам автоматы – тоже их покрошим».

— При вас были невыездные?
— После игры с «Барселоной» защитник «Шахтёра» Горбунов куда-то пошёл и пропал. Улетели без него. В конце концов нашёлся, через посольство, что ли, добрался до Союза, но на футболисте Горбунове после этого поставили крест. В стране играл, а за рубеж больше не выезжал.

— Видели фотографию, где вы на коньках. Это где?
— На тренировке в «Торпедо». Раньше это было обычное дело – зимой так тренироваться. На заднем плане, кажется, Сарычев. Он в «Торпедо» основным стал, когда Кузьма решил меня убрать.

— Вы Иванова Кузьмой называли?
— Его все так за глаза звали.

«От ЧМ-1982 Витю в последний момент отцепили»

— Кажется, что вы с Виктором полные противоположности по характеру.
— Абсолютно разные – и в то же время настолько близки, что мама говорила: это не мой сын – твой. Первые тренерские пробы с ним делал. Помню, приехали в сборную, вижу: Ринат не совсем хорош, Витька – тоже. Говорю: давайте, я вписываюсь, и мы работаем. Физиолог Коц, понаблюдав за нами, резюмировал: «Вот, то что надо». Мы с Дасаевым тогда жили в одной комнате, готовились к каждому матчу, против каждого противника. А Витю в последний момент от ЧМ-1982 отцепили…

— Сильно переживал?
— А как вы думаете? Как мог успокаивал его. Ринат 1957 года, Виктор – ещё моложе. Руководство, видимо, посчитало: если Дасаева вдруг «законусит», надо иметь под рукой кого-то более опытного. Они там два месяца готовились, а я буквально за неделю до чемпионата приехал.

— Как принималось решение?
— В «Лужниках» играли контрольный матч СССР-1 – СССР-2. Тогда мы потеряли Хидю(Хидиятуллина. – Прим. «Чемпионата») – сломался. Я сыграл большую часть, Витю попозже выпустили. У нас во второй сборной тоже бандочка была неплохая: Романцев, Федя Черенков… У полевых, думаю, шансов уже не было запрыгнуть на подножку – вопрос решался только по вратарям: кого брать вторым, «под» Рината. На следующий день после игры совещание. Витю вызвали, сообщили: в Испанию не едешь. Конечно, чувствовал неловкость перед братом, но что я мог сделать? Трёх вратарей в то время не принято было заявлять.

«Ринат заехал: «Забирай приз, он твой»

— Вратарская конкуренция в Союзе была лютая?
— В 1980-е спор вёлся в основном между нами тремя. В 1981 году меня признали лучшим вратарём страны. На следующий год Ринат получил приз. Как-то заехал ко мне в гости, на рюмочку чая. «Забирай, — говорит. – Он твой. Если бы не ты, я бы «мир» так удачно не отыграл».

— Могли вот так запросто посидеть на кухне с конкурентом?
— Посидеть – не значит, простите, нажраться. Например, в 80-е была традиция: на следующий день после тура ребята из московских команд собирались в центральных банях, возле «Детского мира» — попариться, обсудить дела за кружкой пива. Не обходилось без подколов: «А как я тебя вчера…», «Да ты прости, если что…» Соперничество на поле не мешало нам дружить в повседневной жизни. Может быть, поэтому сборная 1980-х так полюбилась людям.

— Лобановский формировал команду в основном из киевлян, но в воротах предпочитал спартаковца Дасаева. По делу?
— Думаю, да. Витька после 1982-го начал набирать, матереть. Во второй половине 80-х они уже конкурировали на равных, но у Рината было имя.

— Когда Виктор выигрывал свой первый еврокубок, где были?
— Дома, по телевизору смотрел. Хорошо помню ту игру. 3:0. Витю поздравляю: «Ну как ты там?». А он ворчит: «Да блин, трибуна сзади яйцами забрасывала!» Там фаны «Атлетико» сидели.

— Вы под такие бомбардировки попадали?
— В Баку, когда метро открыли, взяли моду – метать с трибун пятикопеечные монеты, по весу – как наши пять рублей. Идёшь, закрываешься, а они летят. Больно было. Иногда до крови головы разбивали. Могли гостевой команде в автобусе стёкла побить. Там же, в Баку, я одну из самых серьёзных травм получил. Шесть рёбер сломали. Правда, врачи посчитали, что это межрёберная невралгия, и я ещё четыре месяца играл через боль, пока не подскочила температура. Весь худой, а вес растёт. Повторное обследование показало посттравматический плеврит. И я улетел в Донецк – местным врачам силикоз и другие болезни лёгких хорошо известны. Там у меня из лёгкого три литра жидкости выкачали.

Доктор глазам не поверил: «Трёхлитровая банка! Хорошо – не загноилось». Отшутился: «Я её взбалтывал постоянно».

— У каждого вратаря есть гол, за который смешно или неловко.
— Если кто-то скажет – нет, не верьте. Мне за гол в Харькове долго стыдно было, «шахтёрского» периода. Мяч шёл сильно по траве, наклоняюсь, чтобы принять, а он вдруг взлетает – в лоб – и в ворота! Оказалось, камень в траве спрятался.

— За кем из защитников чувствовали себя как за каменной стеной?
— В «Торпедо» Полукаров Сашка нравился. Играл то в середине, то заднего. Надёжный парень не только на поле, но и за полем. Жили в одном номере, дружили.

— Самый неудобный нападающий?
— Газзаев был противным. Всё время прессовал, крутился рядом – так и ждёшь подвоха. Блохин был очень опасным, голов столько забивал. Скорость, удар, чутьё – всё при нём. Но чтобы я кого-то боялся – не вспомню.

«Злава, мы тебя любим и уважаем, но квитанцию на штраф забери»

— Как вас из ЦСКА в Германию занесло?
— Морозова сменил Шапошников, я вроде как закончил. Новый главный не хотел людьми разбрасываться, предложил поработать тренером. А у него и так штаб полный. Говорю: «Отправьте меня лучше в Германию. Как собаке хвост потихоньку отрезают, так и я буду постепенно завершать карьеру». Ну и попал в команду западной группы войск: папа там начинал, а я заканчивал. Как раз исторические события начались: падение Берлинской стены, объединение. Немцы быстро сообразили, кто к ним приехал. Позвали в команду «Оптик» из Ратенова, городок – 70 тысяч жителей. Дали ставку – полторы тысячи евро. По советским меркам – неплохо. Там и доиграл до 44 лет.

— Как к русскому немцы относились?
— Нормально. Для них главным показателем было отношение к делу. В Ратенове даже бюст мне установили с надписью: «Почётный гражданин города». Ездил как-то – думал, развалили, нет – стоит. Начав, образно говоря, с первенства района, мы каждый год повышались в классе. Немецкие газеты писали: «С вратарём мирового класса «Оптик» движется вперёд». Тренер команды в интервью признавался: «Про этого человека мы говорим уважительно и только шёпотом» (смеётся). Я кайфовал от футбола. Приказывал защитникам: «Уходите вперёд, не мешайте, а здесь я сам справлюсь».

— На каком языке?
— На немецком. Привёз с собой из дому учебники, но быстро всё выкинул. Разговорный освоил: меня понимали, я понимал. Из-за этого казус случился. Я дома привык с голосом играть. Выхожу на выход: «Я!». Судья – бац – жёлтую даёт. Ещё раз выхожу – «Я!» — красная! «За что?!», — спрашиваю. «Нельзя кричать на поле», — говорит.

— Октоберфест посещали?
— Обязательно. Я от другого праздника в шоке был – в переводе на русский «велосипедный день» называется. Люди наряжаются в маскарадные костюмы: женщины в мужские одежды, мужчины в женские – и начинают ездить по гаштетам, пивнушкам по-нашему. В каждой выпивают – шнапс, пиво – а пьют немцы, уж поверьте, не меньше наших. По мере продвижения по трассе отряд теряет бойцов. Прямо вдоль дороги лежат: человек отдельно, велосипед отдельно. Поразило отношение к этим людям. В их понимании перебравший человек – больной человек. Все о нём заботятся, волнуются – не то что у нас: «Ну ты, козёл, и нажрался».

— Курьёзы были?
— Еду как-то ЦСКА встречать. Скорость превышаю. Полицейские тормозят. Узнали. «Злава (меня только так, через «з», называли), мы так тебя любим, так уважаем. Ты для нашего города герой, но следующий раз езди поаккуратнее». «Фух, — думаю, — пронесло». «Хорошо, я поехал?». – «Да, только квитанцию на штраф забери». 40 марок, кажется. Немцы есть немцы.

«Польша, Беларусь – страшная дорога»

— Что в бедную, голодную Россию из Германии везли?
— Когда здесь живёшь, не замечаешь изменений, а когда по полгода не бываешь – ухудшения бросались в глаза. После объединения ГДР с ФРГ все телевизоры везли, и я взял. Маршрут этот – через Польшу, Беларусь – дважды или трижды за рулём проходил. Страшная была дорога. Когда выходили войска, на границе формировали колонну, машин 40. Вписался в неё – и едешь как бы под охраной. Но если перед тобой где-то, не дай бог, шлагбаум закроется – тут же появляются люди сомнительной наружности. Свинцовый хлыст в руках. «Дай пять марок». Не дашь – стекло разобьют, ключи из замка зажигания вырвут. Бандиты могли целую фуру ради двух моторов уничтожить. А сколько офицерских семей, с пожитками возвращавшихся домой, расстреляли на дорогах – ужас…

— Вы оттуда пригнали машину?
— Да, немцы поначалу дали «Жигулёнок». Шипованную резину, запрещённую в Западной Европе, после объединения Германий местные подвозили к нашим частям, за так отдавали. На финишном этапе «Рено» получил. С тех пор из всех марок предпочитаю эту. Весь ряд прошёл в семье.

— Когда ЦСКА, болтавшийся в середине 1980-х между первой лигой и вышкой, в итоге взял серебро, а потом Кубок и золото – удивились?
— Подбор игроков в ЦСКА и при мне был неплохим. Броха мог хорошо начудить у тех ворот, Татарчук. Колесников справа, Кузя в центре всё выгрызал. Но Морозов мог через матч менять одиннадцать человек в составе – думаю, поэтому и не зацепились за вышку. А потом пришёл Садырин, и тот же состав стал чемпионом. Спокойствие появилось.

— Ерёмина застали?
— Когда играл в ЦСКА, третьим у нас был. Тогда он ещё не был Ерёминым – просто Мишка. Здоровый, суматошный, а потом пошёл вверх, молодец.

— Харин – сложный человек?
— Так и Игорь непростой. У меня ни с кем проблем не было. Мне звонят: «Как ты с Помазаном управляешься?». Говорю: «Нормальный парень». Про Артура Нигматуллина болтали: «Такой сложный, такой!..» Я чего-то не замечал.

— С Перхуном вы разминулись?
— Да, но именно после беды с Сергеем меня вернули в ЦСКА.

«Аргентину с Марадоной хлопнули в Рио»

— Зачем вам понадобились четыре высших образования?
— Чтобы не забрали в армию, нас в «советскую торговлю» кинули. Всех устраивали, но не все заканчивали. На журналистику пошёл, потому что самому интересно было. Два года отучился, в «Советском спорте» печатался. После направили в Высшую партийную школу, факультет строительства марксизма-ленинизма. Я в «Торпедо» парторгом был, в сборной, в группе войск. Партбилет до сих пор сохранился. Напоследок ещё институт физкультуры окончил.

— Была в вашей жизни ещё одна сборная – по «пляжке». Она откуда взялась?
— У нас и вида спорта такого в стране ещё не было. Собрали зимой бригаду – я, Глушак (Валера Глушаков), Хидя – и повезли в Бразилию на неофициальный чемпионат мира. Правила уже на месте объясняли. Зико раз подошёл, показал какие-то элементы. Вышли, заняли пятое место в мире. Хлопнули Аргентину вместе с Марадоной – 3:1. Местные потом ходили, поздравляли: «Вы боги!». Мне ещё сдуру «лучшего вратаря» дали. После Копакабаны песок из меня месяц сыпался(смеётся).

«После «Спартака» около часа сдерживал толпу возмущённых болельщиков»

— Тренировать в ЦСКА вас Тарханов позвал?
— Да, позвонил: «Хочу, чтобы ты пришёл». Я работал в «ТРАСКО», вторая лига. Долго не думал. Первыми подопечными в ЦСКА были Плотников и Новосадов.

— Но с первого захода вы в клубе не задержались.
— Не хочу ворошить прошлое, но так и было. Работал в компании «Лужники-Спортсервис», строили поля, площадки. Вернулся при Садырине. После того как команда рухнула на четырнадцатое место, и его убрали, думал, и меня попросят на выход. Но нет, позвонили, настояли, чтобы продолжил работу. Вошёл в штаб Долматова. Под конец той знаменитой серии из 14 матчей нервное напряжение у всех зашкаливало. Второй круг прошли на сплошном надрыве. Не верилось, что до конца дотянем, но дотянули. До серебра.

— Вам тоже досталось после поражения от «Мольде»?
— После следующего матча, со «Спартаком» (0:4), меня и убрали. Я настаивал, что после Мольде нельзя ставить Гончарова – настолько он был опустошён. Меня не послушали и в итоге сделали виноватым. Я тогда на «Динамо» около часа после матча сдерживал толпу возмущённых болельщиков, оправдывался за всех. А потом узнал, что меня уволили. Ну и премиальных, как и ребятам, недодали.

— Тем не менее в 2001-м вы снова вернулись в ЦСКА.
— Евгений Леннорович строил новую структуру клуба, меня пригласили на позицию спортивного директора в школу. Мне эта работа по Реутову была знакома. Полгода отработал директором – команду принимает Газзаев. Пригласил поговорить и включил в свой штаб. С 2002-го по 2016 год я безвылазно «служил» в ЦСКА.

«Игорь в Самаре искал поддержки»

— Помните, при каких обстоятельствах впервые услышали фамилию Акинфеев?
— Видел его, когда спортивным директором стал. Когда первой команде потребовался вратарь, Юра Аджем, работавший в школе, посоветовал: «В данной ситуации никого лучше нет». Я тоже Игоря знал, поэтому смело двинули его к основе. Конечно, рисковали. Важно было правильную политику вести: нельзя было сразу ставить его в роль первого – от такой ответственности любой молодой человек может сорваться, а его карьера – развалиться. Поэтому решили с Газзаевым: на две-три игры ставим – убираем. Веня выходит или кто-то другой. Потом снова. Можно было на молодого парня всё сразу навалить, но Валерий Георгиевич очень грамотно поступил.

— Правда, что изначально кого-то другого из дубля планировали продвинуть?
— Был один парень, Солодовников. Его привез Четверик, он тогда работал спортивным директором в клубе. Но на сборах парень произвёл ужасное впечатление. Вообще ничего не ловил. Есть люди обучаемые и необучаемые – вот он относился ко второй категории. Ставил перед воротами стенку, а сам располагался за штангой, снаружи. Газзаев смотрит на это с выпученными глазами: «Слава, беги скорее, фигня какая-то». Подбегаю: «Ты где стоишь?». Он мне: «Так штанга – вот она». – «А вторая?!». Потом ещё на пару игр поставили – повара какие-то между ног забили. Свободен.

— Что насчёт Джанаева?
— Джанаева хотел оставить, но решение принимал не только я. Росточком Сослан показался коллегам маловат. Вместо него взяли более высокого, фактурного мальчика. Исчез потом.

— Чем удивлял юный Акинфеев?
&