Игорь Акинфеев — вратарь и многолетний капитан московского ЦСКА, который дебютировал в играх за клуб еще в 2003 году. С тех пор он сыграл за родную команду уже 774 раза (это рекорд) и выиграл с ней чемпионат России шесть раз, Кубок России — семь раз, в 2005 году взял Кубок УЕФА (это был первый европейский трофей для российского клуба), в 2008-м получил бронзу на Евро, а в 2018 году на домашнем чемпионате мира помог команде выйти в четвертьфинал, отбив пенальти от Испании.

Акинфеев — абсолютная легенда российского футбола и ЦСКА, а также редкий пример игрока, который проводит всю карьеру в одном клубе и городе. Наше интервью — о том, как в 38 лет оставаться одним из ключевых игроков российского топ-клуба, за что Акинфеев любит свой тихий загородный быт и почему иногда устает от внимания публики.

— Как сегодня выглядит набор тонуса после игры?

— Именно после игры — ледяные ванны и контрастная вода, чтобы мышцы восстанавливались. На следующий день у нас восстановительные мероприятия на нашем стадионе: массаж, сауна. Ничего такого, но помогает мышцам приобретать хороший тонус.

— Чувствуете себя хуже, чем десять-пятнадцать лет назад?

— «Хуже» не самое подходящее слово. Просто восстановление немного дольше идет — на день-полтора, если сравнивать с тем, что было раньше. В частности — задняя поверхность бедра: если десять лет назад не чувствовал проблем с ней вообще, сейчас уже чуть-чуть отдает. Я все-таки не полевой игрок, там у ребят немного другие мышцы работают. С другой стороны, это и хорошо: если у тебя что‑то болит — ты живой.

— В чем специфика тренировочного процесса у вратарей?

— Сейчас акцент сместился на суперпрыжки, барьеры и все остальное. Но у меня были две тяжелые травмы колена, ему с годами лучше не становится. Поэтому я сфокусирован на упражнениях, где могу на 100 процентов отдаваться и выполнять их. У молодых ребят есть элементы, которые они с колена делают — это я пропускаю, само собой, мне это противопоказано.

— С чем связываете свое спортивное долголетие?

— Не хочу говорить, что я какой‑то супермен и мне все легко дается, это не так. Я с детства попал в суперкоманду, это очень помогло на старте. И мне повезло с природными данными. Не буду философствовать и умничать, рассказывая, что я исключительно правильным образом восстанавливаюсь, никогда не пью пиво и так далее. Все это у футболиста может присутствовать. У меня есть свои проблемные зоны — то же колено, — стараюсь держать себя в тонусе. Главное — мой запал к футболу не остыл и никуда не делся. Будь иначе, я бы давно закончил, и восстановления, массажи, качания пресса были бы мне ни к чему. Но я хочу продолжать. У меня полтора года контракта: если сейчас дам слабину, могу не вернуться на уровень. Лучше отработать честно и до конца.

— Что вас мотивирует? Рекорды?

— Вряд ли. Когда был молодым, присутствовал азарт — добиться вот этого и этого. Сейчас не смотрю на цифры: сколько матчей, сухих матчей и так далее. Не знаю, сколько осталось до 800 игр в РПЛ. Сейчас каждая игра — вызов.

Меня скорее мотивирует семья: хочу, чтобы дети ходили на мои матчи и смотрели, как я играю.

Прекрасно понимаю, что есть Владислав Тороп, который со своим мастерством уже готов к игре в основе, что и доказывает в чемпионате и Кубке.

— В этом году в Okko вышел сериал «Мама, мы — ЦСКА!». Лучший и худший моменты в ЦСКА для вас?

— Тут игроки не отличаются от болельщиков: лучшее — это трофеи. Но я бы большинство из них отдал, чтобы не было травм. Когда случаются сложные серьезные повреждения, за ними стоит долгий процесс восстановления. И можно объективно сказать, что не каждый спортсмен готов вернуться на высокий уровень.

— Вы дважды рвали кресты. Когда было тяжелее: в первый или второй раз?

— Физически сложно сказать. В первый раз у тебя есть страх, потому что ты не понимаешь, как связка порвалась, что будет с операцией и после нее: куча мыслей в голове. А второй раз тяжелее, потому что понимаешь, что надо еще раз через все это пройти. Это ужасная рутина и работа. После первой операции приезжал в немецкую клинику, где сидел полтора месяца: лимфодренажные массажи, какие‑то процедуры всевозможные. Я начинал день в 8 утра и заканчивал поздним вечером. Психологически было тяжелее проходить через это каждый день во второй раз.

— Какие эмоции испытывает человек в момент получения такой травмы? Когда смотрю футбол, вижу разное: кто‑то сам уходит с поля, кто‑то с адской болью хватается за колено.

— Зависит от болевого порога. В первый раз меня подняли и я спокойно ушел на своих ногах. Второй раз ощущения были другими — сразу понял, что повторно получил такую травму. И тогда порог уже не позволил встать и уйти. В любом случае присутствует страх. Хотя в футболе достаточно людей, которые скрывают повреждения: у кого‑то переднего креста нет, у кого‑то заднего, но мышцы закачаны до такой степени, что колено туда-сюда болтается, а человек всю карьеру играет.

— Когда вы поняли, что ЦСКА — это навсегда?

— Когда отец привез туда. В голове всегда была мысль: «Хочу играть за основу ЦСКА». Я грезил этим, моя мечта осуществилась. Никогда не было цели перейти в европейский клуб. Если такие предложения и приходили в клуб, я о них не слышал. Ни о чем не жалею в карьере.

— За что вы цените Москву?

— Я давно живу за городом и больше люблю природу, наши леса. Это как в древних русских сказках: леса, поля, пшеницу сеять. Нутром я очень русский человек: могу побыть в другой стране максимум месяц — и даже в это время меня будет тянуть обратно. Я никогда не хотел жить, например, в бесспорно шикарной Барселоне — меня там хватило на три-четыре дня, сразу потянуло к родной земле.

— Отпуск тоже в России проводите?

— Летний — да. Он довольно короткий у футболистов: семья может выехать в Сочи, в прошлом году были на Байкале. У меня получается провести с ними несколько дней, потом сразу вылетаю на сборы. А зимой многие команды сейчас тренируются в Арабских Эмиратах — поэтому ты сразу летишь туда, проводишь несколько недель с семьей, после чего перебираешься на сборы. Если хочется, как говорят, «грязи», можно слетать в Таиланд. Я, конечно, шучу про грязь — ее там много, но лучше обходить ее стороной, там достаточно и хороших спокойных отелей. На этом направления для путешествий заканчиваются. Я спокойно чувствую себя за городом и кайфую на своей лужайке.

— Как выглядит ваш быт внутри Москвы?

— Его не существует. Когда нужно съездить по делам, в центре меня все равно пара человек да узнает. Начинают махать, достают телефоны — и приходится накидывать капюшон. Не потому что я какой‑то великий, просто мне комфортно в спокойствии, когда могу наслаждаться старой архитектурой и нормально смотреть по сторонам, побыть немного в себе. Популярность рано или поздно спадет, тогда смогу и в музей, и в театр с женой сходить.

Недавно было съемка для телеканала, мы пошли в метро. Для меня это был мини-эксперимент: люди узнавали, фотографировались. А мне всегда было сложно понять, откуда популярность идет. В этом плане чемпионат мира сыграл и злую шутку: узнавали и до этого, но точно не в тех масштабах. Было поспокойнее.

— У вас самого не было ощущения, что смотрите на небожителей, когда только попали в первую команду?

— У футболистов нет такого. То есть я видел Семака или Яновского — и переживал за то, что попал с ними на одну ступеньку. Это первая половина нулевых, возможно, тогда и время было попроще. Мы же просто работяги, которые выходили биться друг за друга.

Никогда не чувствовал себя суперзвездой, просто мне сложнее пройтись по улицам Москвы, чем другим людям. И это может раздражать: хочется побыть обычным человеком.

— У вас есть любимые места в Москве и Подмосковье, с которыми связаны теплые воспоминания?

— Думаю, не места, а время. Я бы хотел хотя бы на мгновение вернуться в атмосферу, когда мы ездили по России на разные турниры с командой 1985 года рождения. Это очень сокровенные моменты, в них много сентиментальности, где‑то можно и прослезиться.

— Главные места в современной Москве?

— Я очень люблю баню, она есть и у меня на участке. Можем собраться с Лешей Березуцким и нашими общими друзьями. У меня есть компания из 10–15 человек, которых я всегда рад видеть. Понятно, что нам нужна приватность.

Люди могут думать: «Ну все, нажираются там». Но нет: это просто отдельная баня, где можно спокойно поговорить.

Раз в полгода могу выбраться с семьей в ресторан, но сядем за угловой столик, чтобы была возможность раствориться в детях и жене, поиграть в Uno и тихо провести вечер. И я очень люблю спокойствие, чтобы меня просто не трогали. Даже на базу в одиночестве приехать на два часа — и достаточно.

— Вы в зуме подписаны «35». Насколько это важное число для вашей жизни?

— Не придавал этому особого значения: этот номер мне дали в 2002 году, когда ушел Нигматуллин. И с тех пор иду с ним по жизни, подписываю так блютус в айфоне и так далее. Это скорее привычка, а не суеверие.

— Вы говорили про любовь к природе. После окончания карьеры планируете уехать подальше от большого города?

— Я и сейчас живу в спокойном месте, у меня достаточно деревьев на участке, которые я сам посадил. Я хочу и дальше жить около леса, но у меня нет мечты уехать в тайгу и гулять по ней с ружьем. Тридцать километров от Москвы — нормально. Тут и природа, и город недалеко. Надо признать, что по сервису Москва — один из лучших городов мира. Пока не готов это ни на что менять.