RSS
5 
1770 
Игнашевич редко общается с прессой – зато каждое его интервью становится событием. Для журналистов, болельщиков. Формулировать мысли Сергей – теперь Сергей Николаевич – умеет, как мало кто в мире российского футбола, а событий в его карьере было столько – на несколько томов мемуаров хватит. На этот раз у рекордсмена сборной по количеству матчей был ещё и серьёзный информационный повод нарушить молчание. Даже два. С них и начали.
— Наши поздравления с первой тренерской медалью – за победу в молодёжном первенстве. Что ещё вам дал этот год в новом качестве?
— Понимание, что это – моё. Мне комфортно в этой роли. Первые месяцы осматривался, а потом почувствовал, что очень нравится. Получил необходимые методические знания, за что благодарен ЦСКА, главному тренеру молодёжной команды Андрею Аксёнову и всему её штабу. Сейчас нахожусь в предвкушении самостоятельной работы. Появилась уверенность. Осталось попробовать.
— То есть вы уходите из ЦСКА?
— В ЦСКА сегодня у меня нет возможности для самостоятельной работы, только в детской школе. Имея такой богатый практический опыт в профессиональном футболе, хочется реализовать себя на взрослом уровне. Продолжать помогать интересно, но я понятливый, получил необходимые методические знания. Есть желание поскорее применить их на практике. Тем более в голове много разных мыслей и идей, которые просто требуют реализации. Вы же видите, что происходит в Лиге чемпионов? После таких матчей даже уснуть тяжело. Чувствую в себе силы и способности начать карьеру главного тренера. Поэтому просто сидеть в дубле, тратить время и деньги клуба не хочу. Буду работать в сборной Черчесова, поеду стажироваться, учиться и искать варианты самостоятельной работы.
— Грустно покидать ЦСКА?
— Конечно, ведь это мой дом. С другой стороны, у меня начинается новая жизнь, и здесь не до сентиментальностей.
— А вы сентиментальный человек?
— Да.
— Когда последний раз ловили себя на проявлении сентиментальности?
— В прошлую среду, когда смотрел «Аякс» — «Тоттенхэм». А до этого днём ранее.
— Объясните нам как профессионал, что происходит в этой Лиге чемпионов?
— Все команды, которые добились успеха в еврокубках этой весной, – тренерские. За ними очень интересно наблюдать. Посмотрите, как доминирует «Ливерпуль» Клоппа, – это что-то невероятное. Его вертикальный футбол эффективен вне зависимости от того, кто появляется в группе атаки. Люди выходят на замену – и их не отличить от лидеров. При этом никто не тянет одеяло на себя. Крайние защитники показывают запредельный уровень самоотдачи. Тот же Вейналдум, хоть и был недоволен местом в запасе в матче с «Барселоной», вышел со скамейки и сделал результат. Моуринью правильно сказал, что этот «Ливерпуль» — команда Клоппа. Когда видишь такую волшебную игру и влияние тренера на команду, желание тренировать утраивается.
«Тренер, а не пойти ли вам...?»
— Вы ведь ещё футболистом стали готовить себя к новой роли, пошли в тренерскую школу.
— Да, я сделал это два года назад, летом. Всегда чувствовал в себе педагогические способности. С удовольствием воспользовался возможностью поступить в Академию тренерского мастерства. Ранее действующим игрокам не разрешали учиться на лицензию.
— Как совмещали с тренировками? Или Гончаренко отпускал?
— Мы учились в паузы на сборную. Было порядка семи семинаров. Теоретические и практические, где мы учились проводить тренировки. После занятий собирались и совместно анализировали ошибки. Было очень любопытно и познавательно. Первые несколько семинаров руководителя Академии Лексакова просидел с открытым ртом.
— Чем в футболе можно удивить Сергея Игнашевича?
— Мне самому казалось, что многое знаю и понимаю. А некоторые истории из практики заставляли по-настоящему удивляться.
— Например?
— Вот случай из реальной практики. Тренер приходит в новую команду. Собрание, он представляется, рассказывает о планах на сезон. И тут с последнего ряда доносится голос ведущего игрока: «Тренер, а не пойти ли вам…»?
— Как отреагировали бы, если бы вас отправили по известному адресу?
— Тут только один выход – сразу отстранить футболиста от работы. Потом уже разбираться с ним: или клубу, или тебе лично.
— Что позволяет тренерская лицензия категории А-UEFA, которую вы получили в декабре?
— Формально — быть ассистентом главного тренера в любой лиге. Мне нужно отработать полтора года по этой лицензии, и тогда смогу поступить на категорию Pro. Но есть примеры, когда команду Премьер-Лиги возглавляет тренер без этой лицензии. Например, Мусаев в «Краснодаре».
— Какое главное человеческое качество для тренера?
— Могу назвать три, которые считаю главными в работе.
— Давайте.
— Первое – требовательность. Второе – справедливость. Третье – порядочность.
— База упражнений: видео, тактика — всё то, что я находил для себя интересным. Особенно много занёс в последний год, когда уже начал работать. По большей части это методические записи. Помечал в телефоне, потом переносил в компьютер. По сути, я составил свою базу тренировок: как проводить подготовительную часть, основную и так далее. Таким образом готовлюсь к самостоятельной работе.
— Какие ошибки других тренеров не хотели бы повторять?
— Один из главных моментов в тренерской работе – коммуникация с футболистами. Игроки должны понимать требования тренера. Ярчайший и свежий пример – «Ливерпуль». Влияние Клоппа на мотивацию игроков команды очевидно, даже несмотря на высокий уровень исполнителей в атаке.
«Я не прав в истории с весами, но поступил, как считал необходимым»
— 30-летний Игнашевич правильно вёл себя в ситуации с Валерием Газзаевым? Взять ту же знаменитую историю с весами, которые вы спрятали зимой во время сборов в 2008 году, чтобы отменить ранние взвешивания.
— Это опять же вопрос коммуникации. В футболе масса примеров, когда более сложные ситуации разрешались путём диалога тренера и игрока. Нужно понимать корни проблем и не запускать ситуацию, как её в своё время запустили в нашем клубе.
— За пару лет до этого ваши отношения казались идеальными.
— Да, отношения были очень хорошими. Но всё исчезло ровно в тот момент, когда команда перестала добиваться результата. Начались поиски виноватых. Пришло осознание, что иногда тренер воспринимает футболиста как материал.
— Тем не менее: вы тогда были правы?
— Безусловно нет. Но поступал так, как считал необходимым в тот момент. Если представить похожую ситуацию со мной в роли тренера, то в первую очередь стоит задуматься, в чём причина подобного поведения игрока. Если он просто подлец – это одно. А если борется за справедливость — нужно разбираться.
— Тогда нельзя было промолчать, не высовываться?
— Я был капитаном ЦСКА и должен был реагировать на ситуацию. Статус обязывал принимать решения в интересах команды.
— Никогда не жалели о сказанном?
— Можно пожалеть потом, по факту плачевного для меня исхода. Сказать себе: «Ну куда ты лезешь?». Но в тот момент не мог позволить себе поступить по-другому.
— Сближения с Газзаевым за последние годы не произошло?
— А как оно могло произойти? Валерий Георгиевич давно не в футболе. Мы не пересекаемся. При редких встречах на каких-то мероприятиях здороваемся и обмениваемся парой слов.
— Есть в мире футбола человек, которому не подадите руки?
— Нет. Мне кажется, я умею прощать. Какие-то эмоциональные порывы бывают, когда чувствуешь несправедливость. Но потом остываешь и понимаешь, что, возможно, человек и не хотел тебя обидеть. Может, он именно так видит эту ситуацию и, совершая глупость, сам об этом жалеет.
«Парфён Рогожин из «Идиота» — это Мамаев»
— Вы правда до сих пор тренируетесь?
— Если в тренировочном процессе не хватает игрока, с удовольствием подключаюсь к тренировке. Как Виктор Савельич в первой команде, даже круче (смеётся).
— О вас в последние годы говорили как об образцовом режимщике. Даже сейчас, когда мы предложили вам кофе, вы отказались от сахара. Диета?
— Последние лет десять свёл употребление сахара к минимуму. А режим не такой уж и сложный. Главное – сон и питание. Сложность в том, чтобы не давать себе слабину, когда возникает такой соблазн. Алкоголь, конечно, должен быть исключён.
— Вообще?
— Практически. Больше бокала вина или кружки пива я себе не позволял. Если дать мыщцам расслабиться – а алкоголь в первую очередь влияет на мозг и мыщцы – собраться потом тяжело. Мыщцы будут не готовы к работе. Ты получишь травму и потеряешь место в составе. Это цепная реакция. С возрастом приходит понимание.
— Сейчас к алкоголю такое же отношение?
— Да. Это уже привычка.
— Хотя бы раз в жизни напивались?
— Конечно.
— Не удивляетесь, читая интервью игроков более старшего поколения? Кажется, они выпивали чуть ли не через день.
— Меня очень впечатлили слова бывшего игрока киевского «Динамо» Владимира Бессонова: «Мы выпили столько, сколько нынешнее поколение борща съело» (улыбается). Историй, когда футболисты могли прийти с тренировки и сразу же полезть в холодильник за пивом или чем-нибудь покрепче, множество. Если раньше пили и играли в карты, то сейчас не пьют и играют в приставку.
— Не скажите. Счета Мамаева и Кокорина из «Эгоиста» и «Кофемании» поставили под сомнение миф, якобы современное поколение не пьёт.
— Я говорю про «совсем новое» поколение. Кокорину и Мамаеву всё-таки уже по 30. А нынешние молодые ребята действительно очень профессионально относятся к себе и к тому, чтобы построить свою карьеру. Не пьют, не курят, не убегают со сборов, в общем, уже так не чудят. Вот добавить себе в питательный рацион биологически активные добавки без ведома врача — могут. Но с этим можно успешно бороться.
— Расскажите нам что-то хорошее про Павла.
— У Паши широкая русская душа – со всеми достоинствами и недостатками. Парфён Рогожин из «Идиота» — это он. Подарить на последние деньги шубу девушке, в которую влюбился, как сделал персонаж Достоевского, — это про Пашу.
«Очень плохо спал перед последним матчем за ЦСКА»
— Завершив игровую карьеру, что смогли позволить себе из того, чего не позволяли раньше?
— Забавный вопрос. Конечно, теперь я не так тщательно слежу за весом. Но главное изменение – перестал уставать. Я понял, что последние 20 лет жил в состоянии постоянной усталости – физической и психологической. Сейчас появилась лёгкость, которой раньше не было. Могу уделять больше внимания семье, дарить новые эмоции детям.
— Известный немецкий защитник Мертезакер признавался, что последние годы в футболе превратились для него в муку – всё осточертело. Ваш случай?
— Нет. Хотя я могу понять Мертезакера. Он ведь тоже защитник.
— И?
— С защитников в футболе спрос особый. Нападающие или полузащитники могут позволить себе где-то дать слабину. А если защитник на секунду опустил голову, сразу же может прилететь неприятность. Один случайный вынос от своих ворот, нападающий убежал один на один – и всё, ты уже не защитник. Концентрация должна быть постоянной. Поэтому если вы меня сейчас спросите: тянет ли меня на поле, отвечу однозначно: «Нет». Не хочу испытывать те же стресс и давление, что и раньше.
— Выскажем версию: вы так долго не заканчивали, потому что в глубине душе хотели сыграть на чемпионате мира.
— Так и есть. Если бы этого ЧМ не было, я мог закончить на год раньше. Но размышлял так: «Если меня позовут, я должен помочь».
— Хоть одна причина могла повлиять на то, чтобы вы остались ещё на сезон?
— Нет. Я еще в январе 2018 года сказал Роману Бабаеву, что закончу карьеру летом.
— Не испытывали грусти из-за того, что тот ЦСКА, с которым связано столько побед, рассыпается? Было же понятно, что вместе с вами команду покинут Вернблум, Натхо, братья Березуцкие…
— Я не смотрел на ситуацию как болельщик. Меня интересовало собственное будущее. Очень грустно было перед последним матчем с «Анжи». Я не знал, что меня ждёт в будущем. Не было никаких перспектив. Договорённость о работе в молодёжке ЦСКА была достигнута уже после чемпионата мира. А тогда клуб был заинтересован в том, чтобы я продлевал контракт игрока, как и братья. Руководство вело переговоры только с этой позиции. Я же осознавал, что всё, заканчиваю, и матч с «Анжи» — последний в ЦСКА.
— Дилемма.
— Это был один из самых сложных моментов в карьере. Я не знал, что дальше, не понимал, как мне лучше проститься с болельщиками. Плохо спал перед этой игрой. Очень волновался и на разминке, и по ходу матча. Плюс концовка игры была нервной. Счёт стал скользким – 2:1, а от этого матча зависело – попадем мы в Лигу чемпионов или нет. Поэтому эмоции после матча захлёстывали.
— Пустили слезу?
— Кажется, да. Хотя таких слёз, как после Хорватии, всё же не было. Вот тогда я окончательно понял, что закончил карьеру. Плюс мы вылетели с такого волшебного турнира. Зато всю усталость как рукой сняло. Раньше как: закончилась игра – думаешь о следующей, готовишь себя. А тут в один момент ощутил лёгкость и испытал настоящее человеческое облегчение.
— Досада от вылета была не такой сильной?
— Не такой, как могла бы быть в 20 или 30 лет. Вот тогда бы переживал и чувствовал примерно то, что сейчас ощущают футболисты «Аякса». А в том момент пришло осознание, что я уже посторонний в этом футболе и этой сборной. Я весь турнир себя таким образом мотивировал. Мне было легче, чем другим ребятам. Я понимал, что это точка, и после чемпионата мира ничего не будет. Мне было всё равно, что о моей игре скажут болельщики, специалисты.
— Так ли уж всё равно?
— Да. Потому что моя карьера футболиста закончится.
— Вы без трепета относитесь к собственному прошлому?
— Конечно. В футболе не живут вчерашним днём.
— И матчи свои не пересматриваете?
— Нет, что-то я пересматривал, даже детям показывал. Например, отрывки из финала Кубка УЕФА. Что-то смотрим с друзьями. По ТВ и в интернете периодически что-то появляется.
«Не поверил Бородюку, а он был прав»
— Гол «Тиролю» со штрафного – самый красивый в карьере?
— Да, мне его до сих пор периодически присылают в «директ» «Инстаграма». Мячи тогда были классные, летучие – Derbystar. Дури по молодости много в голове (улыбается). И сил побольше было, чтобы такие вещи делать.
— Три матча, которыми больше всего гордитесь?
— Хороших игр было очень много. Но раз вы просите выделить… Первый – победа над «Спортингом» в 2005 году. Если бы мы проиграли тот финал, это была бы серьёзная рана в душе. Второй – 0:0 с «Арсеналом» на «Эмирейтс». Да, у наших ворот хватало моментов, но, по собственным ощущениям, я провёл хороший матч на таком высоком уровне. Третий – последняя игра с хорватами. Она была очень эмоциональной. Я до сих пор шучу и детям говорю, что последним касанием в своей карьере футболиста я забил гол. Кто ещё может похвастать таким (улыбается)?
— Бывало. Футбол – очень эмоциональная игра. Вы, опять же, наверняка видели, что было в полуфиналах Лиги чемпионов. Каждый день слёзы счастья или глубокого разочарования, даже у сильных людей.
— Многим Игнашевич казался железным.
— Защитник должен быть надёжным, хладнокровным и стабильным. Это должен быть человек, на которого могут положиться партнеры. Защитник должен защищать.
— Нести на себе этот груз – должен, должен, должен — тяжело?
— Меня он не закрепощал. Я понимал, что это важные требования к современному футболисту, который ставит перед собой высокие цели. На таких футболистах и держатся большие клубы, достигаются победы.
— Со стороны в последние годы вы выглядели в ЦСКА одиночкой. Были люди, которых могли назвать друзьями?
— Когда я начинал карьеру в самарских «Крыльях Советов», очень много общался с Александром Бородюком. Так вот он как-то сказал: «В футболе друзей нет». Я посмеялся, не понял, что он имел в виду: «Как нет? Смотри, сколько их у меня в команде». Генрихович добавил: «Со временем ты это поймёшь». И я понял: меняются команды, а вместе с ними круг общения вне поля. Со вчерашними друзьями ты уже бьёшься на газоне, ваши интересы пересекаются. Похожую мысль я вычитал лет десять назад в книге у Бекхэма: «Всегда близок тот партнёр, который сейчас плечом к плечу сидит с тобой в раздевалке, а не тот, с которым ты когда-то играл и хорошо проводил время».
— Да. Но в последние 7-8 лет в команде не было моих ровесников, за исключением Жени Алдонина. В сборной – были: Зырянов, Широков. С ними и с Женей я больше всего и общался, в том числе вне поля. Да и до сих пор продолжаю общаться. А в ЦСКА все были моложе. Даже братья – и те на три года младше. Доходило до того, что в команде появлялись люди в два раза меня моложе, ровесники моего старшего сына.
— А как воспринимали тот факт, что Гончаренко — почти сверстник?
— Вот над этим совершенно не задумывался. Я всегда чувствовал субординацию и старался соблюдать её.
— Гончаренко в гостях у «Чемпионата» рассказывал: когда вы оставались на скамейке, то порой давали ему советы по игре, и он к некоторым даже прислушивался.
— Конечно. Мы же все заинтересованы в результате. И я в силу своего опыта и понимания каких-то вещей пытался помочь ему. Если бы у меня была возможность прибегать к скамейке с поля и что-то подсказывать, это тоже была бы полезная информация. Вообще очень важное качество людей – и особенно тренеров – умение слушать. Брать ту информацию, которая тебе нужна. Потому что все мы занимаемся одним делом: и футболист Игнашевич, и тренер Гончаренко. Увы, сейчас, став тренером, я сталкиваюсь с тем, что многие молодые слушать не хотят или не умеют. У одних слишком высокая самооценка, у других просто нет понимания, что это важно. Но те, кто слушает, быстрее прогрессируют.«Я не знал, что в матче с Испанией забил в свои ворота»
— Черчесов – из тех, кто умеет слушать?
— Да. И это было тем качеством, которое притягивало к Черчесову и позволило уважать его – как мне, так и ребятам в сборной. Он задавал вопросы – ты высказывал своё мнение. Есть люди – и вы их знаете — которые могут кивать и говорить «да», при этом смотреть в пол и соглашаться формально. А есть те, кто не только слушает, но и слышит. Он позволяет тебе полноценно участвовать и жить интересами команды. Это дополнительная мотивация игроку.
— В плане нагрузок подготовка не сильно отличалась – разным было её восприятие. В 2008-м я не был знаком с этой работой, и она мне казалась тяжелейшей. Перед этим турниром нагрузка далась мне гораздо легче. Тем более в последние годы я уже учился на тренера и, в отличие от молодых ребят, понимал, что и для чего делается.
— Вы действительно чувствовали себя в июне 2018-го на пике готовности?
— Функциональная база важна, но все команды готовятся примерно одинаково. Решают другие нюансы – вопросы тактики, подбора коллектива, футболистов, акценты в атакующих и оборонительных действиях. Плюс мотивация. У нас она была высочайшей – всё-таки домашний чемпионат. Ещё мы чувствовали серьёзное давление общественности и не имели права на какую-то недооценку – ни соперников, ни турнира. У нас была совсем другая, не похожая на другие команды, история.
— Когда вы поняли, что Россия может пройти Испанию на ЧМ?
— Только перед серией пенальти.
— А до этого?
— (Улыбается.) Нет, конечно, мы все мечтали об этом. Но я помню теорию перед Испанией. Тренеры показывают нам, какие комбинации разыгрывают соперники. И тут в зале повисает такая пауза…
— Мхатовская?
— Почти. В комнате для теорий все рты пораскрывали. В какой-то момент мне даже показалось, что никто не дышит.
— В чём были нюансы?
— Испанцы идеально создавали большинство на флангах и вскрывали их. Почему мы и перешли на игру в пять защитников. До этого сборная играла в четыре, и это неплохо получалось. Черчесов с Ромащенко переживали, как команда воспримет этот переход. Нам было важно не дать вскрыть оборону через фланги. Туда должны были смещаться и опорный, и крайний полузащитники. Всё показывалось на теории. Тренеры не просто сказали, что так надо, а убедили в необходимости перехода на пятерку. То, что у нас не совсем получилась контригра, это другой вопрос. Но изначально было ясно, что нам надо терпеть и много бегать за мячом. Ну и надеяться в том числе на везение.
— Собственный автогол не давил по ходу игры с Испанией?
— А я не знал, что забил в свои ворота.
— Как так?
— Не почувствовал контакта с мячом. Всё произошло очень динамично. Развернулся, упал, и Серхио Рамос побежал радоваться. Я подумал, что он и забил. А посмотреть на табло всё не успевал – было не до этого. И только в паузе перед дополнительным временем поднял туда глаза. Смотрю: на табло Игнашевич, Дзюба. Думаю: стоп, откуда взялся Игнашевич (улыбается)?
— Это было очень стрёмно – что в первый раз, что во второй. К тому моменту я дико устал. И, возможно, из-за этого какие-то чувства просто атрофировались. Я понимал, что нужно просто чётко исполнить технический приём. Надо придумать способ пробития пенальти и не менять его по ходу разбега.
— То есть у вас без экспромтов?
— Пример Феди Смолова доказывает, что экспромты тут – не лучшая идея. Мне показалось, в матче с хорватами он сначала хотел пробить по центру, а потом ударил чуть левее.
— Когда шли к «точке» в «Лужниках», не было мысли: «Господи, какие же эти ворота крошечные, а де Хеа – здоровый»?
— Думаю, схожие чувства испытывают все защитники, оказываясь у ворот соперника. Поэтому пенальти чаще бьют нападающие, игроки атаки. Они привычнее к этой обстановке.
— Почему же вы били с первых дней пребывания в ЦСКА?
— Была уверенность в своих силах. Плюс сильный удар. Даже если не уверен, в какой угол бить, всегда есть возможность пробить на силу, чем я и пользовался.
«Акинфеев – эгоист. В хорошем смысле слова»
— Ваши отношения с Акинфеевым – пример сверхпрофессионализма. Вы ведь явно с ним не друзья. Была история с капитанской повязкой, которая перешла от вас к нему после случая с весами, было недопонимание. Но на поле всё это – за исключением одного эпизода – совершенно не мешало.
— Мне очень повезло, что я провёл бок о бок с Акинфеевым почти всю карьеру. Что с ним, что с братьями Березуцкими. Это железные люди. С Игорем у нас приличная разница в возрасте, семь лет. И так же мало общих интересов вне поля. Тем не менее мы по максимуму выкладывались друг за друга в игре. Поэтому столько и выиграли вместе.
— Ситуация в матче с Голландией в 2008-м была разовой вспышкой?
— Да. Но в дальнейшем тоже были нервные ситуации во время матчей. Вы их видели, наверное. Но что поделаешь? В футбол невозможно играть без эмоций.
— Бесило, что он согласился быть капитаном после того, как Газзаев лишил повязки вас?
— Нет. Я просто не понял его в тот момент.
— Разговора по душам на эту тему у вас не было?
— Нет.
— А такие разговоры вообще нужны?
— Если бы мы вместе выпивали в компании, наверное, затронули бы эту тему. Но мы не выпивали.
— Как думаете, долго ещё Акинфеев будет играть за ЦСКА?
— Всё зависит от него. Вопрос в том, как долго он сможет бросать себе вызовы.
— Нет ощущения, что сейчас он проще ко всему относится?
— Проще – это потому что в его карьере больше нет сборной. Это большой груз ответственности. Вы же знаете, что футболисты делятся на тех, кто может играть на уровне сборной, и тех, кто нет – даже если они хороши в клубах?
— Не слышали о такой градации.
— Кто-то справляется с ответственностью перед всей страной, а кто-то — нет. Поэтому сейчас Игорю проще. Он у себя дома, в родном клубе. Вопрос лишь в том, где черпать дальнейшую мотивацию.
— В чём вообще главная уникальность Акинфеева?
— Он футбольный эгоист. Я ставлю его в пример вратарям молодёжной команды и буду ставить всегда. В идеале таким должен быть каждый футболист на поле. Игроки должны отвечать не за результат команды, а за свои собственные действия. Профессионально выполнять прямые обязанности на поле. Тогда это будет единый механизм, работающий на всю команду.
— В чём эгоизм Акинфеева?
— Именно в этом. Акинфеева не интересовал результат. Его интересовала своя надёжная игра и ноль пропущенных мячей. Если команда не пропускала, он был самым счастливым человеком. А если побеждали 2:1 или 3:1, радовались все, кроме него. Потому что он думает о своей собственной игре и является для себя самым строгим критиком.
— Недавно у нас в гостях был Андрей Соломатин. Он большую часть карьеры провёл в «Локомотиве», но сейчас – как болельщик – идентифицирует себя только с ЦСКА. А когда вы почувствовали себя «конём»? Или у вас до сих пор такого нет?
— ЦСКА — мой дом. Но я воспитанник торпедовской школы. И «Торпедо» также занимает в моём сердце особенное место. Эмоции, которые я испытывал ребёнком, наблюдая за игрой Тишкова, Сарычева, Полукарова, Ширинбекова, остались навсегда. Это клуб, которому я тоже многим обязан.
— «Локомотиву» — нет?
— В «Локомотиве» я провёл три классных сезона. Об этом периоде тоже остались приятные воспоминания.
— Овчинников рассказывал нам, как отговаривал вас от перехода в ЦСКА.
— Действительно отговаривал.
— У меня была судьбоносная встреча с Газзаевым и Гинером. Мы сели втроём, и если коротко, то они были очень убедительны. Особенно впечатлила фраза Валерия Газзаева. Он сказал: «И ещё я хочу выиграть еврокубок». В 2003-м это было словами из другого мира. Где российский футбол и где еврокубок? Газзаев рассказывал про вложения, которые делаются в клуб, про игроков, которых они планируют купить. В ЦСКА только что пришёл Олич, в команде уже был Ярошик. Это был очень заманчивый проект.
Газзаев интересовался мной ещё в конце 2001-го, когда тренировал молодёжную сборную и собирал игроков для своего будущего клуба. Спрашивал, когда у меня заканчивается контракт с «Локомотивом». Я сказал: ещё два года. Но предметного разговора о переходе в ЦСКА у нас тогда не было.
— Соломатин перешёл из «Локомотива» в ЦСКА с 5 на 20 тысяч долларов в месяц.
— Андрей переходил на два с половиной года раньше меня. Потом зарплаты начали расти.
— Гинер – самый эффективный менеджер в вашей карьере?
— Те трансферы, которые клуб в последнее время совершает – впечатляют. Все эти манёвры Думбия и Мусы туда-обратно уже обросли мифами и легендами. Здесь они играют на высочайшем уровне, забивают «Манчестер Сити», туда уезжают – не играют. Возвращаются сюда – и снова выходят на тот же уровень и забивают тем же большим командам! Тут надо отдать должное и тренерам ЦСКА, которые с ними работали. Думбия, например, в «Роме» по-другому использовали. Муса проигрывал конкуренцию Варди.
— Шутили по поводу реального возраста Сейду?
— Естественно. Как не приедешь на базу, Сейду лежит в кабинете врача и на что-то жалуется. Помимо всего ещё и лентяй.
— Лентяй?
— Казалось, что мог закосить какую-то травму, лишь бы не тренироваться. Играть – да, все любили, что он, что Вагнер. Но в тренировочном процессе ни Думбия, ни Вагнер – не подарок для тренера.
— Если бы Вагнер попал в «Реал», там тоже стал бы звездой?
— Возможно. Не только Вагнер – у нас много таких футболистов было. Эльм, например. Расмус к нам попал, потому что не прошёл медосмотр в «Арсенале».
— Как человек характера Вагнера смог заиграть у адепта дисциплины Газзаева?
— Опытные люди, ветераны, говорят, что футболист Газзаев был очень похож по манере игры на Вагнера. Наверное, поэтому Валерий Георгиевич ему симпатизировал, относился по-отечески. Но его все любили. Волшебный футболист. Помните историю, как Вагнер, поиграв год или два в ЦСКА, резко захотел обратно в Бразилию? Уехал, потом опять вернулся. Вагнер мог не тренироваться, мог устроить демарш: «Хочу в Бразилию и всё».
— И Газзаев отпустил?!
— Отпустил. Естественно, это не могло понравиться ни мне, ни остальным ребятам. Я высказывал эти претензии Валерию Георгиевичу. Они ему не понравились.
— Может быть, к таким уникумам, как Вагнер, и правда должен быть индивидуальный подход?
— Не исключаю. Но в то же время тренеру следует донести до остальных игроков, для чего он это делает.
— В игре Вагнер вас удивлял?
— Вагнер был крутой футболист. У него низкий центр тяжести – как у Аршавина, у Месси. Сильные ноги: если в момент приёма не сыграл, потом его тяжело остановить. Почему у Месси никто не может отобрать мяч? У него он всё время на ноге висит, как приклеенный. Он его не отпускает никуда.
— Я же говорю: особенные отношения. Видимо, тогда другого выхода не было. Не зря говорят: самое серьёзное наказание для футболиста – лишить его игровой практики. Этот способ встряхнуть игрока эффективнее штрафов.
— Ваш самый большой штраф в ЦСКА?
— 20 тысяч долларов – за пропуск тренировочного дня. После назначения Зико нам на сутки сдвинули начало сезона, а у меня билеты из Америки были только на следующий день. Поменять не смог, предупредил. И тем не менее оштрафовали.
— Лихо.
— Я тоже расстроился.
«Чемодан не с деньгами был»
— Соломатин рассказал ещё одну историю, которую мы вынесли в заголовок того интервью: как зимой 2004-го на сборах он играл с вами и Алдониным в карты на деньги, а Гинер узнал и запретил.
— Я прочитал это интервью и тоже вспомнил ту историю. Это было на первом сборе. Он у нас был, кажется, в Голландии. Сели играть, Андрей был на высоте. А потом вдруг – бац, и всё резко прекратилось. Он сказал, что ему позвонили из клуба и запретили играть.
— Вам было известно о его игромании?
— Немного. Но о том, что это способно привести к проблемам, стало известно только потом, уже после его ухода из ЦСКА.
— Вам он должен?
— Нет.
— Вы в ЦСКА и после этого играли в карты.
— Не на деньги. В основном в самолёте, чтобы убить время. Это лучший способ. Особенно если боишься летать. Плюс карты – это общение, коммуникации, сближение коллектива.
— Мы видели, как вы ставили в проходе чемодан и рубились на нём.
— Ну так чемодан-то не с деньгами был (смеётся).
— На деньги играли только с Соломатиным?
— Да, но и то – по мелочи. На интерес. Зарплаты, квартиры не проигрывали. Эти истории нас, к счастью, миновали.
— Вы упомянули самолёты. У вас с годами не появилась аэрофобия, как у Овчинникова?
— У меня всё наоборот. Я уже вспоминал Бородюка, с которым играл в Самаре. Вот он очень боялся летать. Постоянно обсуждал детали полёта. Сидишь с ним рядом, а он говорит: «Чего это самолёт так шумит?» Или: «Куда это он так накренился? Он что, сумасшедший? Такого быть не должно!» При этом я видел, что его реально трясёт. И ещё истории мне рассказывает, как он летал в Америку на чемпионат мира, а в самолёт попадали молнии. В общем, и я, 20-летний, начал нервничать. Стал наблюдать: а может, са
