Василий Уткин провожает футболиста, которого нельзя не любить
Вагнер забил в своем последнем матче. Не забил в последнем домашнем – против «Лилля», хотя этого ждали; можно сказать, ждали, как чуда. Забил – в последнем чемпионатском, который, по логике вещей, должен был бы пропустить – за свой скотский приём в матче с «Нальчиком»; вы ж помните, как за куда более случайное столкновение другого бразильца чуть не линчевали…
Но сейчас не об этом.
О ЕГО ОСОБЕННОМ МЕСТЕ…
Прощаться мы любим и умеем. Впереди у Вагнера ещё один последний матч – против «Интера» в Милане, в чемпионской лиге. Кстати, о том, что он точно уходит, официально не объявлено. Так что, может быть, все ещё и повторится. Не исключено, в общем, что мы прощаемся с ним для собственного удовольствия, щекочем, так сказать, нервы.
Как он щекотал их нам.
Вагнер Лав сумел занять весьма особенное место в нашей памяти. Сказать, что это лучший легионер в истории чемпионатов России – так ведь никто и спорить особенно не станет. Между тем, поспорить можно. Мы судим Вагнера по его лучшим матчам, помня при этом, что во всей его российской карьере таких было сравнительно немного; мало того, были целые периоды, когда он со всеми своими удивительными способностями просто отбывал номер. Безо всяких кавычек. Отбывал, и все. Вот как последние полгода.
И понятно, что любви к этому игроку данное напоминание убавить не должно. Но мы ведь не о любви. Мы ведь о качестве, это рассудочная, холодная категория. В сущности, мы приходим к тому, что любовь применительно к Вагнеру затмевает трезвую оценку.
НЕПОВТОРИМОЙ ФИЗИОНОМИИ…
Ну да, можно быть Веллитоном и штамповать голы. Приедет Эменике и, возможно, за этим милым занятием тебя умоет. Можно быть Данни и впечатлять фокусами с мячом и без него на скорости, но ты всегда будешь знать, всегда будешь немножко помнить про себя, что Данни – очень, очень крут, но это потому, что несколько серьезных ребят до нашего чемпионата не доехали. Тот же Криштиану, или Нани, которые усаживают Данни на скамейку в сборной Португалии ещё верней, чем внимательная мамаша малыша-сына на горшок.
А лучший – это всегда любовь. Вагнера мы в первую очередь полюбили, а все остальное потом.
Вот эта его забавная фигура, мешковатая, с короткими толстыми ногами, весь он сам, неуловимо напоминающий Евгения Леонова. Физиономия мягкой игрушки. Вы не пробовали представить себе Вагнера в виде мягкой игрушки? В размер той, что сажают, например, на капот свадебной машины? Вы представьте. Очень жизненно.
В лице Вагнера к нам приезжал игрок, которого бывают сильнее, точно найдутся стабильнее, вне всякого сомнения, отыщутся более подходящие его занятному прозвищу «Лав». Но при этом он совершенно неподражаем. Лучше найдешь, а вот другого такого – ну, поищи, попробуй.
… И БРАЗИЛЬСКОЙ НАДЕЖДЕ
Я смотрю на нападающих сборной Бразилии последние лет семь и все вот думаю: издеваются они, что ли, над ним? С тех пор, как слетел с катушек Роналдиньо, они, кажется, молиться должны на Вагнера. У них там, в этой Бразилии, вообще нет другого такого игрока, который был бы настолько горазд на выдумку. Как они без него обходятся? Ну, с тех пор, как в качестве единственного нападающего он вместе со сборной выиграл Кубок Америки у молодого Месси с его Аргентиной?..
Смотрю – и не понимаю. Но вот сейчас, когда он вроде бы окончательно собрался уезжать, думаю, что за два года до чемпионата мира в Бразилии он и сам задается таким вопросом. Почему да как… И понятно ведь, почему. Там – рассудок. Там конкуренция. И в таких категориях сразу становится ясно, что Вагнер – игрок настроения, что он, выйдя на поле, может быть никем, а может быть лучшим в мире здесь и сейчас.
И у него есть только один способ победить эту проблему. Он должен их там, на месте, тоже в себя влюбить. Как это случилось с нами. Он уедет, а мы ведь всех новых будем сравнивать именно с ним. Как брошенная девушка, ей-богу! Он ведь бросил тебя, родная! Он ведь обижал тебя, и вообще он всегда смотрел на сторону…
Всё так. Но другого такого нет.
С пухлыми щеками, кривоватыми ногами, чуть ли не с пузцом, и круглыми глазами из-под выпуклого лба. Видимо, он уезжает.
Никого не было настолько жаль.